Дверь в Зазеркалье. Книга 2

Миша, казах по национальности, был родом из Алматы, имя имел соответствующей сложности, которое солдаты быстро трансформировали в русский его аналог, что его вполне устроило. В госпиталь он попал из расположенной неподалёку воинской части в связи с какими-то незначительными проблемами со здоровьем. Но поскольку Миша умел делать своими руками много полезных вещей, то Михаил Иванович оставил его в отделении, где постоянно возникали какие-то хозяйственные проблемы. У себя дома Миша, судя по его повадкам, был крутым парнем, да и задатки у него явно были лидерские. Я видел, какой холодный огонь в случае необходимости мог полыхнуть в его черных раскосых глазах. В своей солдатской среде совершенно незаметно для окружающих он приобрёл жёсткий и незыблемый авторитет.

Ко мне он как-то сразу проникся расположением и всячески оберегал от непрошенного вмешательства со стороны собратьев по несчастью, нашедших временный приют в нашей большой восьмиместной палате.

– Ты как? – спросил он, – похоже, выспался?

– Да, – коротко ответил я, – кажется, я выспался. Слушай, Миша, а ведь за окном-то практически лето.

– Да, там хорошо. Слушай, выпить хочешь? Есть полбутылки водки.

Я бросил взгляд на свою тумбочку. Там, накрытый салфеткой, стоял мой нетронутый ужин и тонкий стакан с прозрачной жидкостью. Днём к обеду лежачим больным давали касторку, но я знал, что в моём стакане, в отличие от прочих, был неразличимый с виду шестидесяти процентный медицинский спирт, который мне приносила Галина Ивановна – строгая старшая сестра нашего отделения. У нас с ней были свои неуставные отношения.

– А давай-ка, брат Миша, действительно выпьем, я тоже, кстати, не пустой. Что-то действительно душа просит праздника.

Миша быстро нарезал остатки колбасы, мы соорудили на подоконнике импровизированный стол и взяли в руки стаканы.

– Давай, чтоб все мы были здоровы.

Мы чокнулись и выпили в один приём, чтобы не мучиться. Спирт пошёл хорошо, огнём разлился по венам, лёгким дурманом ударил в голову. Мы закусили остатками моего ужина и колбасой, убрали пустые тарелки.

– Покурим? – спросил Миша.

Возражений не последовало. Он достал из тумбочки пачку «Беломорканала». Мы уселись на подоконнике и закурили. Табачный дым был каким-то необыкновенно лёгким. Тишину за окном подчёркивало ненавязчивая трель одинокого сверчка. Говорить не хотелось. Вдруг где-то вне поля нашего зрения раздалось негромкое пение. Из-за поворота, обняв друг друга за плечи, медленно вышли трое мужчин. Они пели грузинскую песню, пели в три голоса, так, как поют на их далёкой родине. Очарование ночи, летнего тепла и мужского пения были непередаваемы. От всего этого сладко кружилась голова.

– Миша, не пойму от чего, но похоже я поплыл, – произнёс я в целом ничего не значащую фразу, но мне она показалась смешной, и я поймал себя на том, что с трудом удерживаюсь от какой-то глупой смешинки.

– Брат, я рад, что тебе понравилось, – глубокомысленно ответил тот, – это мне из дома подогнали свежий планчик. Я и забил нам пару папирос на пробу. Ты вдыхай глубже, сильнее зацепит.

Я всё понял. Миша часто рассказывал о зарослях конопли у себя на родине и о чудодейственных качествах этого растения. Мне никогда не приходилось пробовать это зелье, видимо, поэтому я так быстро и попал под его наркотическое влияние.

– Предупреждать надо, Миша, что-то у меня голова идёт кругом. Пожалуй, я лягу, извини, брат.

Я упал на кровать, ощущая необыкновенную лёгкость в ставшем вдруг невесомым теле. В сознании медленно проплывали картины моей недавней жизни, угасали звуки и запахи, а затем я крепко уснул. Это уже не был искусственный сон, вызванный наркотическим коктейлем, это был сон здорового человека, у которого большая часть проблем осталась позади.

Я не знал ещё, что непростой процесс моей реабилитации займёт долгие три года, что я вернусь к своей работе и практически полностью адаптируюсь к изменившимся жизненным условиям. И, конечно же, я даже предположить не мог тогда о том, что пройдёт очень много времени, того самого времени, которое якобы всё лечит, но на самом донышке души навсегда сохранится ощущение некоторой невидимой грани, разделившей мою жизнь на две неравные и неравноценные части: до Эпизода, и после него.

Я с нетерпением жду от Вас весточки, дорогая Матильда, во-первых, о том, что Вы думаете по поводу рассказанного выше, и, во-вторых, мне крайне интересно знать, чем Вы заняты сейчас и где собираетесь провести летние месяцы.

Днепропетровск, 24 декабря 2011 года

Искренне Ваш А. Н.

5. Немного о любви (Письмо пятое к несравненной Матильде)