Движение Rapid Eye

«Да, это очень глупо. Наркотики сейчас под запретом, но если оглянуться назад, на последние тридцать лет, то понимаешь, как много великих произведений были созданы под наркотиками. Берроуз всегда спорил со мной и говорил, что это создано не под влиянием наркотиков, а человеком, который экспериментировал с наркотиками. Амфетамины создали большинство великих произведений здесь в 60-е… Дилан, Уорхол, Живой Театр. Люди рисковали, следовали своим видениям до конца радуги и они получали их. Теперь, как вы сказали, молодежь по-другому к этому относится. В Нью-Йорке это началось в 1983 году. Верх взяли яппи, очень реакционная группа. Тяжело смотреть на их влияние, позицию, но я думаю, это пройдет, потому что в этом нет души, одна механическая продуктивность, нет глубины. Нет понимания жизни и смысла происходящего или того, что делали мы».

Я думаю, что в искусстве сейчас начинаются возвращаться к этим ценностям.

«Да. Я думаю, мы увидим возрождение глубоких взглядов и понимания нашей вовлеченности в жизнь и искусство и отношения между ними. Это случилось потому, что нам необходимо очистить наше сознание от того, что было до нас и придти к новому видению. И это новое видение придет не из этой лилейно-белой, чище-чем-ты массы людей, которые опираются на религиозный, капиталистический миф… Экспериментаторство должно вернуться и обязательно вернется. Как у Лу Рида в «Героине» — «Я собираюсь обрести царство, если смогу». Вот к чему мы должны стремиться, ОБРЕСТИ царство видения».

Вот почему я предпочитаю писать документальную прозу, а не художественную. Люди интересны, факты интересны, люди достаточно интересны.

«Да, именно так. Меня всегда интересовали реальные люди и возможность писать о реальных людях, но только о великих искателях, пионерах. Уорхол, Берроуз, Рид были настоящими первопроходцами. А быть первопроходцем всегда тяжело. Их убивали, они умирали в поиске. Они гибли от передоза, СПИДа, кончали с собой. Это всегда будет…».

Виктору Бокрису посчастливилось жить в живом времени, в столице культурной жизни, и ему удалось зафиксировать это, возможно лучше, чем любому другому писателю. Сейчас, тем не менее, Нью-Йорк кажется мертвым. Последние остатки царства Яппи и дети возродившихся христиан загадили художественный и музыкальный мир. Уорхол, которого, с одной стороны можно считать художником, спровоцировавшим появление «бездуховного» искусство 80-х, вместе с тем он, несомненно, первооткрыватель многозначительного искусства 60-х. Проблема в том, что для того, чтобы это понять, нужно прочитать книги таких, как Виктор Бокрис.

Возможно, по иронии судьбы, уорхоловский интерес к предметам массового потребления в 60-е повлиял на одержимость дизайном яппи 80-х. «Дизайнерские» вещи — дурацкий тяжелый Филофакс, телефон, который падает со стола всякий раз, когда ты пытаешься взять трубку, кошмарные мемфисские стулья и прочее — стали важными символами стиля и вкуса.

Горшок дерьма, который лживо говорит тебе, что если ты носишь что-то или слушаешь что-то, ты — человек со вкусом, был раскопан в 80-е. Если пятидесятые запомнились, как Стрижка, 60-е — Футболка, 70-е — Английская Булавка, то восьмидесятые должны запомниться нелепыми стульями Рене Макинтоша (которые, разумеется, были придуманы еще в 20-е годы). В 80-е Уильям Моррис стал темой обсуждения на вечеринках, где обсуждали Бронте или Солженицына (вечеринки, с которых так хочется быстро сбежать). Ужасные люди в костюмах из каталога «Next» и дурацких круглых очках были повсюду.

Карьера дизайнера обоев и, используя местный диалект, разностороннего всезнайки Морриса имеет некоторые параллели с уорхоловской. Интересно, однако, Моррис и его Гильдия Работников Искусства — которая работала параллельно с художническим Новым Английским Клубом Искусств — была против искусства для избранных, как выражалась всемогущая, совершенно ужасная Королевская Академия. В основном моменте, Уорхол был другим. Моррис сделал немало для того, чтобы донести искусство до широкой, более эстетически образованной публики, но он также должен был нести суповую банку, будучи отцом-основателем движения Искусства и Ремесла и вдохновителем таких мерзостей, как полированная сосна Лауры Эшли и «Хабитата» Теренса Конрана. К тому же он был занудным, добропорядочным, благонадежным христианином, несмотря на то, что некоторые считают его связующим звеном в искусственной цепочке Уинстэнли, Копп, Де Сад, Фурье, Лотреамон, Альфред Жарри, Алистер Кроули, Хельзенбек, Тцара, Лири, Мациунас, Дебор, ЛаВей, Макларен и Пи-Орридж.