Куда проще подсказывать и подталкивать, когда есть кому помочь выбраться из кокона бренного, уставшего тела. Помочь переродиться, протянуть руку, пообещать сжечь всех, подарить каждому по свинцовому поцелую и отправить в законные два на полтора. Джокер убаюкивал Артура, когда пришла пора встретить новый рассвет. Отправил Пенни туда, где ей давно место, лживой старухе. Отплатил Рэндаллу его же монетой.
Лизи, милая, ты другая. Когда она выговорилась, выплеснула свою жгучую боль, мучительно настоящую, то как в старые времена замкнулась в себе, чтобы слушать шёпот теней. Вот зачем Артур позвал Джокера: не дать этим детям тьмы и порока сожрать их девочку. И он прижал её к себе, прикоснулся губами к солёной щеке и тихо замурлыкал мелодию из песни, недавно услышанной по радио. Лизи всхлипнула раз, другой и притихла, прислушиваясь к его голосу.
Лизи спала неспокойно, ворочалась, всхлипывала, прижималась к Джокеру, дрожащая и беззащитная. Иногда в испуге она открывала глаза и оглядывала незряче тьму вокруг себя, потом отыскивала его, брала за руку и засыпала снова. Чего бы хотелось ему? Впиться в неё, попробовать эту трогательность на вкус, маленькую лживую невинность. Разложить её на кровати и… «Нет, Артур, я же обещал её не обижать».
Джокер курил сигарету за сигаретой, бросал окурки в чёрную непрозрачную пепельницу и тушил, отпуская на волю последние струйки дыма, целующие шершавые руки на прощание. А утром, когда солнце нашло брешь между неплотно закрытыми шторами, он отыскал в доме проигрыватель, принёс его в спальню и поставил на кровать. Долго выбирал пластинку, перебирая одну за другой, выискивая среди них что-нибудь от Лизи. И нашёл. Игла опустилась на пластинку, комнату наполнило сначала тихое шуршание, а потом голос разбудил новый день: «Я влюблён в тебя и в весь джаз…». Женский сильный голос разгонял остатки ночной тьмы, развеивал пугливые тени по углам, выметал страх из дома и развешивал по стенам жизнь.
Лизи потянулась, накрыла лицо рукой, будто проверяя, жива ли она, не приснилось ли ей это всё. Не приснилось, радость. Она выглядела разбитой, невыспавшейся. Ранимый мышонок. Не-ет, в глазах уже промелькнула жизнь, как лучи солнца пробиваются сквозь разбегающиеся тучи.
Ну вот, Артур, как ты и просил.
Джокер вдохнул полной грудью, впуская Артура в худое избитое тело.
— С добрым утром, — Артур сел рядом и дотронулся пальцами до её согнутых коленей.
***
Судя по всему, весна пришла в город окончательно. Артур дотянулся до штор и отдёрнул их, окончательно впустив стеснительное солнце в комнату. Хороший день, чтобы выйти и порадоваться: улыбнуться, встретить себя обновлённую в отражениях витрин, выпить по-настоящему вкусный кофе — нет, он всё тот же, что и всегда, но весной всё другое, обновлённое. Вернуться после работы домой и поцеловать Артура, прожить вечер с ним, не потерять ни минуты. Сказать, что всё было хорошо.
Было.
Всё перечеркнуло вчерашнее убийство, в который раз поделив жизнь на до и после. В жизни Лизи началась новая глава, пугающая туманным будущим, которое всё чаще мерещилось за серой решёткой Аркхема. Она ведь преступница. Не теперь — всегда ею была, с первой встречи с Джокером. Покрывала его, подчинялась ему. Отсутствие полиции в Готэме не отменяло правосудия, когда-нибудь колокол прозвонит по ней, и тогда всё. Действительно всё.
— Закрываю глаза и вижу его лицо, — вместо «доброе утро, любимый» дурные вести. — Сидела там и смотрела, как он умирает.
Она замолчала и сидела так долго, прокручивая раз за разом страшные картины. Игра вышла из-под контроля. Лизи вообразила себя ферзём, которым могла стать пешка, но на пути маленькой фигурки стояли большие неприятности. Вот только Бен, скорее всего, такая же пешка, возомнившая себя рыбкой покрупнее да пожирнее. А что будет, когда на пути встретится настоящий соперник? Сильный. Хваткий. Пришедший из колоды карт, чтобы пошутить на шахматной доске. И правда: какая разница, на каком поле сеять смертельные шутки?
Артур ждал. Смотрел на неё, аккуратно водил пальцем по руке, говоря тем самым, что он тут, рядом, никуда не уйдёт.
Снова навалилось непосильно тяжёлое чувство вины за то, что она скрывала так много ужасной правды. Джокер, убийство его человека, множество мелких грехов.
— Иногда мне кажется, что я тебя не достойна, — она хотела посмотреть ему в глаза, увидеть мягкий, добрый взгляд — только для неё одной сотканный из тонкой души. Хотела, но не смогла, совесть и страх мешали, давили, наваливались сверху и зачитывали грехи один за другим, чеканили слова, пропитанные ядом и порохом.
Лизи заламывала пальцы, уговаривала себя посмотреть на Артура, получить в его взгляде прощение и обрести внутренний покой.
Он взял её за руку, прижался губами к её щеке и подарил утренний трогательный поцелуй.