Двое: я и моя тень (СИ)

Разбитая своими мыслями, Лизи так и ушла, не решившись ни дотронуться до изысканной дверной ручки, ни бросить ещё один взгляд на пластиковых обитателей витрин, олицетворяющих неприязнь Артура. Она не винила Седрика в том, что он такой, в Готэме и без того немного счастливых людей, а зависть к чужому добру не добавит света этому городу. У каждого ведь свои грехи: у Лизи был Джокер, а теперь прибавилось убийство, а уж про то, что она скрывала от Артура опасного любовника, и говорить нечего. Так что ей ли осуждать Седрика и общество, из которого он вышел? Пусть Джокер решает, покуда его правда шагает по городу, кто чего достоин, а время покажет, звонит ли по нему колокол.

***

Дающая рука ласковее и злее всех прочих рук, Чарли Дент. Ты спокойно спишь? О ком ты думаешь, когда обнимаешь свою жену? О ней? Ой ли. И куда бы вы ни спрятали своего золотого мальчика с грустным лицом, вы всегда будете дрожать, как побитые чужим сапогом дворняги. Ваши суки нарожали вам щенят, и вы, конечно, боитесь за своё гнилое потомство. Правильно делаете. Вкусно ли тебе оттого, Чарли-Чарли, что жизнь поимела тебя своим толстым хуем прямо в глотку?

Жизнь уже не так прекрасна, а? Ой да брось, Чарли, вытри губы и живи себе ещё один день. В конце концов, жизнь поимела тебя не в твою богатенькую напудренную задницу, так что выше нос, старина Дент! То ли ещё будет!

Осмотрись по сторонам: тебе не хуже и не лучше других. Такой же жалкий прощелыга, сбежавший с тонущего корабля, как только тот дал крен. Да, не повезло, тебя-то успели сцапать за шкирку, значит, тебе и отвечать.

Кричать нет смысла, ты и сам понимаешь, не маленький уже. Отсосал у жизни — иди делай дела, да пошустрее.

Естественно, тебя поимеют ещё не раз, а ты будешь радоваться, что не башку прострелили, потому что как с совестью можно договориться, так и памяти, похотливой шлюхе, можно заплатить за молчание. Но ты ведь всё будешь помнить, Чарли?

Разумеется.

А если серьёзно, нападение на его женщину было куда красноречивее всех взглядов, слов и неверных клятв. С ней всё понятно, она наконец получила тот самый важный урок, на который сама же и набивалась. Это он не выпускал коготки в своего мышонка, так заигрывал только, а следовало как следует встряхнуть эту дрянь. Ладно, у них ещё будет время помурлыкать об этом. В конце концов, он, Джокер, тоже не ожидал, что кто-то вот так вероломно нападёт на неё. Это говорило о том, что давно пора что-то менять в городе, разделить с кем-нибудь власть, потому что где одно гнилое семя, там найдётся и другое.

Когда Джокер и несколько его людей вошли в двухэтажный офисный центр, прикрытый для отвода глаз вывеской «Мебель от братьев Пацци», народ внутри встрепенулся будь здоров, но верные клоуны приподняли над головами автоматы. Когда идёшь в логово волка, надо иметь острые зубы, чтобы зверь стал ручным и покладистым.

Джокер подошёл к одному из столов у окна, взялся за спинку стула и навис над ним. Его тень легла на секретаршу, которая вмиг побелела лицом, а руки её мелко затряслись.

— Солнышко, — елейно промурлыкал Джокер, — поднимай-ка давай свою круглую упругую попку и зови сюда Антонио Пацци.

Она коснулась таблички на груди «Оливия» и вздрогнула.

— Сеньора Пацци нет на месте…

Джокер поднял руку вверх и зацокал языком.

— Неправильный ответ, солнышко, потому что если сеньор Пацци не выйдет ко мне сию же минуту, я тут такой цирк с клоунами устрою, что ваш вой будет слышен до самой Бразилии.

До смерти перепуганная Оливия поднялась с места и заглянула за одну из дверей. Кивнула. Вздрогнула. Скорбно вернулась к столу, но сесть так и не решилась. За ней вышел невысокий мужчина, в сером костюме тройке, седеющие волосы аккуратно подстрижены. На лице — ухмылка. Руки, как водится, в карманах.

— Что же вы, сеньор Пацци, обманываете своих посетителей?

Пацци пожал плечами, ничем не выдавая волнения.

— Если вы хотели сделать заказ, то Оливия, моя помощница, прекрасно справилась бы и без меня. Это её работа.

Джокер зло ухмыльнулся, оскалив зубы. По обе стороны от носа сложились складки, придающие образу жестокости.

— А я к вам с очень выгодным предложением пришёл, сеньор Пации, отказаться от которого — стать себе врагом.

Никто не просил вызвать полицию, но женщины всхлипывали и слишком громко вздыхали, давая страху расцветать на лицах, а мужчины молча наблюдали за как бы непринуждённой беседой двух джентльменов. Одному только дай повод, он пустит любого под расчёт, а другой не брезговал иногда постреливать в людей.

Пацци пожал плечами и жестом пригласил Джокера пройти за ним в кабинет. Двое его людей пошли следом, остальные остались присматривать за порядком в холле.

— Оливия, принеси нам кофе, пожалуйста, попросил Пацци.

Бледная и на вид несчастная молодая женщина быстро зацокала каблучками по паркету и скрылась в кухне. Впрочем, долго ждать её не пришлось, она вошла в кабинет и поставила поднос с двумя дымящимися чашками на стол, коснувшись плечом Джокера, около которого стояла. Он заглянул ей за спину, оценил фигуру и положил ладонь на ягодицу, оценивающе сжал, довольно улыбнулся.