Двое из будущего. 1901 -…

А вообще, быть причастным к великому искусству оказалась на редкость увлекательным делом. Два месяца ежедневного адского труда для меня пролетели как два дня. Быстро и незаметно. Маришка моя, ставшей мне верной ассистенткой, тоже сильно увлеклась процессом — гоняла своих подчиненных так, что те работали со стопроцентной отдачей и боялись лишний раз напортачить — моя супруга оказалась страшна в праведном гневе. И даже я, глядя на ее разносы, невольно хмурился и наедине, чтобы никто не видел, просил сбавить обороты. Вроде бы она прислушивалась к моим увещеваниям, успокаивалась, но проходил день-два и она снова начинала перегибать палку. Ей самой не особо нравилось орать на подчиненных, просто она пока не видела другого способа заставить людей работать честно и с большей отдачей. Впрочем, если не принимать во внимание этот нюанс, она сама отдавала себя работе как никто другой и ей это нравилось. Вполне возможно, что в недалеком будущем она сможет возглавить нашу кинокомпанию, глядишь и найдет она здесь выход своим суфражистским наклонностям. Да и тесть, я думаю, ее занятость одобрит. Одно лишь Маришку огорчало — необходимость быть оторванной от любимой дочери. Но тут спасала Зинаида, что привозила Дашку прямо в жаркие объятия и к нежным поцелуйчикам матери. И полчаса такой ласкательной терапии в день и моя супруга возвращалась к своим обязанностям с удвоенной энергией.

Фильм я монтировал еще месяц. Кропотливо, кадр за кадром подбирал историю, вклеивал диалоги, что нарисовал наш художник. Совершенно утомительный процесс и мне он не понравился. Возможно, я был чересчур требователен к себе, и можно было бы обойтись меньшими усилиями, но я сам не мог изменить себе. Уж я-то как никто другой знал к чему надо стремиться. И потому, прикусив нижнюю губу, я впрягся в эту тяжелую телегу и сбросил хомут только когда вклеил последние кадры целующегося со своей экранной любовью Серафима.

На предпремьерный просмотр пригласил всех своих знакомых. И тех с кем работал и тех с кем просто когда-то встречался. Пригласил и журналистов — пущай смотрят, мне не жалко. Их и уговаривать-то особо не пришлось, только заикнулся о приглашении одному из знакомых журналистов, так сразу же мне на домашний посыпались звонки с просьбой разрешить присутствовать представителям других столичных издательств. У них уже рефлекс на мое имя, ибо знают, что рядом со мной всегда можно найти что-то интересное, что можно будет как следует обмусолить. Я им всем любезно разрешил присутствовать — от меня не убудет, а польза несомненная. Зато потом они напишут о моем творении в газетах во всех красках и привлекут всеобщее внимание. А то, что напишут и привлекут, я нисколько не сомневался — очень уж сильно мой фильм отличался от всего того, что видели нынешние зрители. Здесь и формат фильма совсем другой и длительность чуть более часа. И никаких статических кадров, все в динамике и движении, крупные планы и драки с любовью. Лишь танцев с песнями как индийских фильмах не хватало. Да, черт побери, одна плавность картинки чего только стоила!

Глава 10

Для показа выкупил на целый день зал синематографа, притащил свою аппаратуру и, поставив механиком наиболее талантливого паренька, запустил показ. Бедный тапер старался изо всех сил, пытался подстраиваться под динамику фильма, менял темп игры и под конец совсем вымотался. Последние кадры он сопровождал совсем уж сбивчивой мелодией. Но на его усталую игру уже никто не обратил внимания, потому как все, буквально все приглашенные оказались заворожены новым фильмом. И когда на потолке загорелись электрические свечи, зал разом выдохнул и зашуршал одеждой. И самый первый возглас, что прозвучал в небольшом зале, вопреки моим ожиданиям оказался неожиданно негодующим:

— Это просто возмутительно! Как такое возможно допускать?

И еще два голоса его подхватили:

— Неслыханно! Безобразие! Куда смотрит общественность!

А я, сидя в первом ряду, недоумевал. Не мог понять причины недовольства. Все же вроде неплохо получилось, вон и круглощекий Мендельсон недоуменно крутит головой пытаясь найти незнакомого крикуна.

Я встал, повернулся к залу. Окинул собравшихся тяжелым взглядом, от которого малознавшие меня люди предпочли отвернуться. А кричавший не стал прятаться, вскочил с задних рядов, и гневно тряся в мою сторону кривым пальцем, фальцетом завопил:

— Да как вы можете показывать такое! Как вы себе такое позволяете! Развели тут порнографию, церкви на вас нет!

Вот тут он меня совсем сбил с толку. Порнография? В моем фильме?

— Подождите, не кричите, — сказал я громко и жестом пригласил выйти. — Идите сюда, я вас не очень понимаю. О чем вы говорите?