Двое могут хранить секрет

– С тобой не все в порядке, Сейди. В смысле, ты это понимаешь, ведь так? Ты находишься в этом центре не из-за какого-то странного происшествия, которое превратится в забавную историю для рассказов на вечеринках, когда ты оттуда выйдешь. Ты принимала эти таблетки не для того, чтобы расслабиться. Я много лет ждала, когда что-то случится, и я думала… я боялась… – Слезы застилают мне глаза и текут по щекам. – Весь этот год я ожидала того телефонного звонка. Звонка, который сообщает, что ты никогда больше не придешь домой.

На протяжении всей моей тирады она молчит, но потом я слышу в трубке сдавленное рыдание.

– Я… не могу, – говорит Сейди резким голосом. – Я не могу о ней говорить. Это меня убивает.

Я иду мимо зоны игр и вынуждена зажать свободное ухо из-за шума в парке. Эзра держится на небольшом расстоянии позади меня.

– Тебя убивает то, что ты о ней не говоришь, – возражаю я. Она не отвечает, и я зажмуриваюсь. Сейчас я не могу смотреть на брата. – Сейди, я все понимаю, ясно? Я прекрасно знаю, что ты должна чувствовать. Мы оба с Эзрой это знаем. Случившееся с Сарой ужасно. Отвратительно и несправедливо, и мне очень, очень жаль. Тебя, и бабулю, и ее. – Рыдания матери на другом конце ножом вонзаются в мое сердце. – И я прошу прощения, что кричала на тебя. Я не хотела. Просто… мне кажется, что мы так и будем топтаться на месте, если не сможем об этом поговорить.

Дожидаясь ответа, я открываю глаза. Теперь почти уже совсем стемнело, и на фоне темно-синего неба сияют фонари парка. Окрестности оглашаются визгом и криками – маленькие дети гоняются друг за другом. Весь успех «Фермы страха» основан на том, как сильно люди любят, чтобы их пугали, но контролируемо. Есть что-то приносящее глубокое удовлетворение в том, чтобы встретиться лицом к лицу с чудовищем и остаться невредимым.

Настоящие чудовища совсем не такие. Они тебя не отпускают.

– Ты знаешь, что я делала в ту ночь, когда исчезла Сара? – тем же хриплым голосом спрашивает Сейди.

Я едва шепчу в ответ.

– Нет.

– Отдавала свою девственность парню, который был моей парой на осеннем балу. – Истерический полусмешок, полувсхлип. – Предполагалось, что я буду с Сарой. Но я ее бросила. Ради этого.

– О, Сейди. – Я даже не замечаю, что опустилась на землю, пока моя свободная рука не касается травы. – Ты не виновата.

– Конечно, виновата! Если бы я была с ней, она сейчас была бы с нами!

– Ты не можешь знать наверняка. Ты не можешь… Ты просто жила своей жизнью. Была нормальной. Ты не сделала ничего плохого. Ты ни в чем этом не виновата.

– Ты бы так себя чувствовала? Если бы что-нибудь случилось с Эзрой, когда ты должна была быть с ним? – Я не отвечаю сразу, и она начинает рыдать. – Я не могу смотреть в лицо своей матери. Я не могла смотреть в лицо отцу. Я не разговаривала с ним почти год, потом он умер, и на похоронах я накачивалась алкоголем. Вы с братом – мой единственный хороший поступок после исчезновения Сары. А теперь я и это испортила.

– Ничего ты не испортила. – Я говорю это автоматически, чтобы успокоить ее, но едва произношу эти слова, как понимаю, что говорю искренне. Может, у нас с Эзрой было не самое спокойное детство, но мы никогда не сомневались в том, что мама любит нас. Она никогда не ставила работу или бойфренда выше нас, и только когда ее поработили таблетки, бессистемно выполняемые родительские обязанности превратились в откровенное пренебрежение. Сейди допускала ошибки, но нам никогда не приходилось чувствовать себя ненужными. – Ты хорошая, и мы тебя любим, и пожалуйста, не вини себя за такое ужасное происшествие, которое ты никак не могла предвидеть.

Я еще что-то лепечу, слова путаются, и Сейди смеется сквозь слезы.

– Кто бы послушал нас со стороны. Ты хотела поговорить, да? Будь осторожна со своими желаниями.

Я столько хочу сказать, но выдавливаю лишь:

– Я рада, что мы поговорили.

– Я тоже. – Сейди глубоко, судорожно вздыхает. – Я должна еще кое-что тебе сказать. Не о Саре, а о… О, черт. Я должна идти, Эллери, прости. Пожалуйста, будь осторожна, а я позвоню снова, как только смогу.

Затем она сбрасывает. Я убираю телефон от уха и поворачиваюсь к Эзре, который, судя по его виду, готов взорваться.

– Что происходит? Я слышал что-то, но…

Движение у него за спиной привлекает мое внимание, и я касаюсь его руки.

– Погоди. Мне столько нужно тебе сказать, но… есть один человек, с которым я сперва хочу поговорить.

Я вытираю глаза и смотрю на телефон. Мы уже опоздали на работу, но… а, ладно.

В тире, где обычно работала Брук, заправляет женщина постарше, которая зевает, отсчитывая сдачу и дергая за рычаги мишеней. Вэнс Пакетт стоит с помповым ружьем у плеча, методично валя мишени. За ланчем Малкольм сообщил нам, что вчера вечером офицер Макналти снова допрашивал его и сказал, что полиция побеседовала с Вэнсом о его разговоре с Брук в центре города. По словам Вэнса, Брук просто спросила у него, сколько времени.

– А чего ты хотел? Зачем он станет кому-то помогать? Ему с этого ничего не перепадет, и ему наплевать на всех в этом городе.