Я вижу, как играют желваки на твоей бледной красивой моське, и немедленно устраиваюсь рядом. Обнимаю, целую в лоб, в нос, в губы. Ты расслабляешься. Серж, родной мой, какой же ты все-таки властный собственник! Почти такой же, как и я.
— Господа, я серьезно, — подходит к нам доктор. — Сергей, у вас же капельница!
Ты выдергиваешь иголку из руки, расстегиваешь мою рубашку и запускаешь пальцы на мою грудь. Ррррревность твоя великолепна! Мне смешно и сладко, а вот доктору, похоже, невесело. Он смотрит, как ты скользишь ладонью по кубикам пресса до пупка, и неосознанно облизывает губы. Это заводит меня пуще прежнего, а ты целуешь меня в шею. Оооох! Серж, чудовищееее! Еб твою мать! Только ты можешь завести двух мужиков парой движений. Убил бы! Я обнимаю тебя крепче, практически затягивая на себя, но ты изгибаешься и кладешь руку на мой пах. Хмыкаешь так, что краснею и я, и доктор.
— Ромка, ты извращенец? Я же почти что труп. Или это у тебя на доктора встал? — ехидно говоришь ты, глядя Евгению в лицо.
Ооооо! Только не это! Доктор моргает, спохватывается и отступает к двери, но тебя несет.
— Док, а ты симпатяшка, — хрипловато тянешь ты и прихватываешь мой член сквозь брюки. Я громко выдыхаю от неожиданности и от удовольствия. Безумие какое-то! — Третьим будешь?
До нас с Евгением смысл предложения доходит долго, а потом он пунцовеет и вылетает за дверь, а я рычу, обнимаю тебя крепко, но осторожно, убираю руку с моего паха и целую.
— Чудовище, ну что ты исполняешь? — шепчу я в твои волосы.
Ты обнимаешь меня. Молчишь. Я отдал бы все, что у меня есть, чтобы узнать твои мысли.
— Возвращаюсь в мир живых, — отвечаешь ты пару минут спустя. — Инфаркт был, да?
— Да. Не самый серьезный.
— Это ты во всем виноват, — пыхтишь ты и ерзаешь.
Господи! Твое ерзание — это самая страшная пытка. Оно даже у гомофоба-импотента хуй поднимет, что уж про мой говорить?!
— Почему это я? — возмущаюсь я, в надежде отвлечься, но ты нагло расстегиваешь ремень, ширинку и берешь мой хуй в руку. — Не надо, Серж. Ты не в том…
— Это не минет будет, расслабься, — хмыкаешь ты мне в ухо. Меня аж передергивает, а на головке выступает смазка. — Это просто благодарность за тот день, что ты провел, не деля меня с работой, и за то, что спас мне жизнь. Опять.
— А сказать: «Я люблю тебя, родной мой. Спасибо, что был рядом», слабо? — улыбаюсь я.
Ты пыхтишь, собираясь с силами. Тяжело вздыхаешь… и начинаешь дрочить мне так, что я теряю мысль. Черт! Опять ты за свое? А впрочем, твоих последних слов в машине мне хватит надолго. «Сердце мое ты, Ромка». Я не забуду этого никогда.
— Слабо, — выдыхаешь ты в мое ухо.
Кладешь голову на плечо. Я обнимаю тебя за плечи, смотрю на твою руку на моем хуе и кончаю уже через минуту, краешком сознания улавливая тихое:
— Я просто с тобой соглашусь.
03.02.2015
====== 17. Так просто ======
Комментарий к 17. Так просто Муз, ну что ты со мной творишь?!
— Серж.
Шуршание одеяла. Теплые губы на моем плече. Ноги прижимаются к моим. Я улыбаюсь, но от ноута не отрываюсь.
— А? Щас, погоди, тут разговор интересный наклевывается. Мужики в страйкбол зовут на майские праздники. Поедем?
— Серж.
Рука заползает на мой затылок. В волосы. До макушки и обратно. Губы ползут по плечу к шее и уху. Пах прижимается к моим ягодицам. Я ежусь, довольно вздыхаю, но упрямо клацаю по кнопкам компа.
— А может, на шашлыки в лес 23-го поедем? Псовая охота на 1812-й год в Уваровке будет. Меня зовут, потому как кавалерии маловато, да и соскучились все.
— Серж…
Рука ползет от головы по плечу к соску на груди… по ребрам… на бедро… ягодицу…
— Ромка, пять минут, а? — жалобно выдыхаю я, теряя нить переписки.
— Родной мой…
Теплый воздух слов касается моего уха. Стальная грудь несильно давит мне на спину… Пах мой сводит спазм удовольствия. Мурашки пробегают табуном, от прикосновений к груди и прессу. Легких. Коварных.
— Что на тебя нашло? — утыкаюсь лбом в подушку я.
Подставляю рукам и губам плечи и спину. Трусь ягодицами о тесно прижатый к ним пах и вздрагиваю от дорожки холодного воздуха, за которой следуют горячие губы. Столько неторопливой нежности в этих прикосновениях! Меня бросает от нее в дрожь.
— Ничего, хороший мой, — шепчет Ромка, обнимая меня. Лаская телом и, кажется, даже душой. — Я счастлив от того, что ты у меня есть. Что живой и здоровый.
— Не дождешься, — выдыхаю я, не в силах сдержать свою сволочную сущность. А может, это мой страх говорит за меня?
— Чудовище, — ласково смеется мне в шею Ромка и продолжает ласкать меня рукой. — Скажи то же самое, но без стеба.
— Ты и так все знаешь, — отпираюсь я, глотая растущий ком в горле.
Ромка закрывает крышку ноута, погружая спальню в темноту. Снова ворошит мои волосы, целует плечи, шею, позвонки на спине и никуда не торопится.
— Я буду ласкать тебя вечность, любимый мой, и, рано или поздно, ты сдашься, — шепчет он, и улыбка в его голосе теплым лучом скользит по моей склеенной из осколков душе, заставляя ее сверкать. — Скажи, это же так просто.
— Так просто, — повторяю я его слова.