Двое среди руин

Ната кормила меня с ложечки — слабость не позволяла даже поднять рук. Она варила крепкие бульоны, когда из консервов, а когда и из мяса зверьков, не брезгуя их видом, и, более того — заставляла меня пить его в больших количествах. В прошлое время от подобных ранений и ушибов я бы провалялся в постели не меньше месяца, и то, если бы выжил. Но сейчас — уход ли, действие мазей и уколов, или, появившаяся жизненная сила, подняли меня на ноги за одну неделю, почти полностью убрав все последствия от столкновения с Бурым. Остались только рубцы на коже — Ната, улыбаясь, говорила, что они лишь стали украшением…

Она часто сидела возле меня, занимаясь каким-нибудь своим делом. Уставая и собираясь спать, больше не уходила к себе, а ложилась с краю, чтобы всегда оказаться рядом, если мне понадобится ее помощь. Тогда я высвобождал руку из-под одеяла и гладил ее по волосам. Пока сильна была болезнь и слабость — мысли о близости не посещали меня. Теперь же… ее присутствие вновь не давало мне покоя.

В первый же день, как я выбрался на поверхность после долгого перерыва, попросил Нату принести лук и стрелы. На удивление, выпущенная стрела попала в мишень, хотя руки еще немного тряслись и после первого же выстрела я почувствовал усталость, но это уже были мелочи. Главное — я, по-прежнему, мог без промаха попасть в цель с расстояния в пятьдесят шагов. Это означало, что выздоровление идет полным ходом, и вскоре смогу участвовать во всех наших общих делах. Ната стояла рядом и радовалась как ребенок, прыгая и хлопая в ладоши. Я смотрел на нее, на ее детскую непосредственность, которой она выражает свою радость, и был счастлив, ловя себя на мысли, что очень привязался к этой взрослой девочке — маленькой женщине. И… именно как о женщине, я думал о ней, уже постоянно… Наверное, действительно шел на поправку. И жалел, что слишком быстро — Ната как-то незаметно, вновь перебралась на свою половинку.

Совместными усилиями мы привели в порядок наше жилище. Стеллажи поставили, банки рассортировали, одновременно выкинув все разбившиеся в яму возле холма. Как позже оказалось — зря… Плиты, упавшие сверху, кое-как подровняли. О том, чтобы их разбить и вытащить, не заикались — бетон, причем крепчайший! Но эта, образовавшаяся преграда, мешала свободно передвигаться по подвалу. Мне пришлось приложить всю свою смекалку, в попытках избавится от этой «китайской» стены. В итоге, едва не надорвавшись от усилий, мы свалили их на пол — и сразу бросились наутек, опасаясь могучего камнепада. На наше счастье, рухнуло всего ничего — убрались за один вечер. А в итоге вообще перенесли свои спальни в иное помещение, чтобы не оказаться под образовавшимся куполом еще раз. Забутовать его нечем, да и с такой сложной работой пришлось бы провозиться не один день. Но, хоть и не особо надежно, я все же укрепил потолок и теперь мы могли ходить, не опасаясь случайно падающих камней или даже предметов — рухнувшие плиты оказались полом этажа над нами, а принадлежал он, по всей вероятности, то ли магазину сантехники, то ли мобильной связи. Или, обоим сразу — повсюду валялись разбитые унитазы и сотовые телефоны…

К сожалению, толчки не пощадили стеклянные банки. Надеяться на это было глупо, и мы довольно спокойно отреагировали на потерю большого количества соков, в них находившегося. С другой стороны, все эти сокровища доживали последние дни — сроки хранения заканчивались, и нам все равно пришлось бы их просто вылить, так как выпить нереально. Мне было жалко именно банки — емкость для воды, что более важно. Ната собирала грязь совком и веником, сваливая остатки роскоши на улице. Куча росла, распространяя возле себя благоухание свалки… Мы не сразу догадались, насколько это опасно. Да и не до того — я ведь почти не выходил наружу, а Ната, все время посвящавшая заботам обо мне, покидала подвал лишь в крайней необходимости.

Пока девушка выхаживала больного — а тот, успев почувствовать, насколько приятно быть «как бы» ограниченно ходячим — произошло небольшое событие, в очередной раз показавшее, насколько я плохо знаю свою спутницу. Ната рисовала. Нет, не рисовала — так, как рисует просто человек, имеющий некоторую толику таланта, а творила, именно, как настоящий художник! С чего вдруг она решила достать карандаши и альбом, в какой момент задумала — уже не важно. Но, открыв один раз глаза, в мелькающем освещении лампад и свечек, я увидел, как она быстрыми и уверенными штрихами набрасывает что-то на листе бумаги. Скосив глаза, я попытался рассмотреть… Ната изобразила город. Не тот, в котором довелось жить ей и мне, а новый, настоящий, в котором мы жили теперь. И он открылся мне как бы с высоты птичьего полета. Как она смогла настолько хорошо запомнить? Я узнавал все, что попало под ее руку — Гейзер, где она купалась, Монетные озера, тропки и ущелья, берег Болота, край Провала! И — наш холм, он же подвал и дом…

— Шею свернешь…

Ната улыбнулась и прикрыла рисунок ладошкой.

— Мастер…

— Ты, о чем?