Двое среди руин

Я склонился к постели — пахло ее волосами. Мне захотелось зарыться лицом в подушку, а еще — разорвать ее в клочья! Отпрянув, я с трудом разжал ладони — пальцы словно свело в диком порыве.

— Твою мать…

Что-то это напоминало. Я не мог вспомнить, что именно, но точно знал — такое состояние я уже испытывал, ранее. Еще до появления Наты, и, даже — до щенка. Реальность путалась с какими-то образами, словно я находился вне собственного тела. И это непреодолимое желание — кусать, рвать, раздирать! А еще — насиловать! Не просто взять ее против воли, а именно так — зло, жестоко, унизив и избив!

— Дар? Ты где?

Я рванулся наружу, запутался в пологе, и, срывая его с креплений, как есть, кулем рухнул прямо под ноги испуганной девочки.

— Дар?

Она отшатнулась, но после, сразу склонилась ко мне:

— Ты не ушибся? Что случилось?

— Ната… — Я едва мог себя сдержать… — Отойди назад…

— Что?

Я рванул ткань и поднялся перед ней, вновь переполненный прежними мыслями и животным порывом. Рукой ухватил ее за ворот и грубо рванул на себя.

— Нет!

Я уже раздирал ее рубашку! Мелькнула оголенная грудь — Ната не носила лифа. А потом, неуловимый тычок в область горла — и я, потеряв способность дышать, снова падаю на пол…

— Воды налить?

Ната сидела возле меня с чашкой. А сам я, каким-то образом переместился с пола на собственную кровать. Причем, мои мокасины остались внизу. Я прикоснулся ко лбу:

— Не трогай.

— Это ты меня?

— Нет. — Она не улыбалась. — Ты сам. Когда падал.

— Значит, повезло.

— Повезло? — Она вздернула брови. — Не будь у тебя чугунной башки, я бы сказала, как повезло!

— Повезло. — Я упрямо разжал губы. Говорить было трудно, что-то сильно мешало в гортани. — Лучше лбом… чем зубами.

— А… Ну тогда, конечно. Но еще лучше — просто держаться на ногах.

— Лучше. Еще лучше — когда не вырубают по болевым точкам.

— Сам виноват. — Ната смотрела строго, но где-то внутри ее глаз прыгали бесенята… — Не лапал бы, не получил.

— Лапал?

— Не прикидывайся. Весь ворот мне порвал. Что, на сладкое потянуло?

— На сладкое? — Я понемногу вспомнил все, что предшествовало нашему разговору. Видимо, Ната это тоже поняла. Она чуть прищурила глаза:

— Скажи еще, что ничего не помнишь…

— Не скажу. Помню… Кажется.

Она закусила губу:

— Ты серьезно? Или, это способ такой, типа я не я и меня тут не было?

— Я.

— Что — я?

— Я это. Это был — я. Только… Ладно, не важно. Я встать хочу.

— Нет уж… — Ната придавила меня к постели. — Вначале полное и чистосердечное признание, вкупе с абсолютным раскаяньем. А мы подумаем — принять или нет!

— Виновен. Рвал. Каюсь.

— Врешь ты все… Раскаянья не вижу. — Ната убрала руки. — Ладно, вставай. Угар на улице что-то весь на вой извелся, пока я тут с тобой о морали толкую.

— На вой? — Я представил себе картину нападения воронов… — Так какого ты!

Обиделась она, или нет — я не успел заметить. В голове все ходило кругами, словно выпил изрядную дозу коньяка, но я, шатаясь, выхватил из ножен меч и рванулся к выходу.

— Постой!

Ее окрик меня не остановил. Я выбежал наружу. Угар, забравшись на кирпичную гряду, образованную от падения домов в округе, поднял морду и время от времени завывал к небу, словно волк. От этого меня еще больше замутило, отчего пришлось опереться на вовремя подставленное плечо.

— Это не лай…

— Ну да. Разве я не так сказала?

— Ты сказала…

Ната перебила:

— Орет он, говорю. Уже с пару часов, наверное. Будто под хвост репей попал. Как влез на эту вершину, так и воет. И слезать не собирается. Вы оба, сегодня, будто чем ушибленные. Пес с ума сходит, и ты туда же…

— Заметила?

— Еще бы! Попробуй, пропусти подобное представление! Погоди… Ты что, сам это знаешь? Тогда, какого я тут распинаюсь? И вообще, что происходит?

— Мне нечего тебе ответить.

— Нечего? — Ната возмущенно вздернула носом и направилась к подвалу. — Да, на всякий случай! Вздумаешь снова ко мне приставать — вспомни, где очнулся!

Я проводил ее мрачным взором. Тоскливый вой пса, собственное сумрачное состояние — что нас ждет этой ночью? И, действительно, какого лешего развопился Черный? И так кошки скребут, после случившегося, а тут еще эта сбрендившая псина!

— Да заткнись ты!

Угар даже не обернулся. Он настолько слился с вершиной, что напоминал высеченную статую, только камни не издавали такие душераздирающие звуки…

— С ума сойти… Ты нам соберешь всех тварей, какие только есть в этом перевернувшемся мире. Хватит, пес тебя раздери!

Я рванул его за холку и буквально принудил идти за собой. Угар упирался всеми четырьмя лапами — и мне пришлось приложить немалое усилие, чтобы втащить пса в наше убежище. Только оказавшись в подвале, щенок несколько успокоился. Но и здесь он метался из угла в угол, отказавшись даже от обычной вечерней порции — поступок, в былое время просто невероятный!

— Какая вас обоих муха укусила? А может, действительно, кто цапнул? Вроде мошкары? Кто его знает, что теперь ждать от насекомых?

— Меня не кусали.

Ната скептически окинула нас обоих холодным взором:

— Ну-ну… Все, укладывайтесь оба. Надеюсь утром увидеть вас в нормальном состоянии.