Двое в лодке

До кабинета Карпатовой Егор не дошел метров десять. Скрипнули дверные петли самой крайней камеры. В коридор кое-как вышла Лизка, хромоногая и худая дочка начальницы. На ней мятая цветастая юбка до пят, расстегнутая белая блузка с длинными рукавами, обшитыми обильными кружевами в чисто колхозном стиле.

На мордашку-то она была ничего. Если бы не несчастный случай в детстве, то, может, и от кавалеров отбоя бы не было, а хромоножка никому не нужна.

Лиза славилась своим нахальным нравом и нешуточным пристрастием к пиву уже в нежном шестнадцатилетнем возрасте. Еще она пылала искренней любовью к классической литературе, так как забываться долгими одинокими вечерами ей все-таки как-то приходилось.

Дверь в камеру она закрыть не успела. В коридор, шаркая старыми тапками, вышел Петр в одних синих больничных штанцах. Это был тот самый олигофрен, с которым ублажала себя и Машка. Полуовощ массировал обеими ладонями бритую голову, вытаращил на Вестового голубые, почти бесцветные глаза и заулыбался, пуская обильную прозрачную слюну.

– Ты чего вылез? – набросилась на него девка. – Давай к себе. – Она двинула его в плечо так, что он развернулся лицом к своей камере, а затем ловко втолкнула внутрь.

Егор хотел было пройти мимо, прикинувшись привидением, но Лиза успела прихватить его за рукав куртки.

– Вестовой, ты же не скажешь матери?

Маленький курносый нос, умные карие глаза, высокий лоб. Она смотрела на него дико и одновременно умоляюще.

– И вам добрый день, Елизавета Макаровна, – ответил санитар, стараясь изобразить на лице дежурное приветствие, будто он и не видел ничего.

Она почувствовала его настроение, тут же приосанилась и быстро пошкандыбала к лестнице, ведущей на первый этаж.

В приемной главврача было пусто. Несколько лет назад здесь еще сидела секретарша, но в нынешние времена Серафима обходилась без помощницы.

Егор ступал аккуратно, но входная дверь предательски скрипнула, выдала его появление в предбаннике.

– Вестовой, ты, что ли?! – пробилось стальное прокуренное контральто через дверь, обитую кожзаменителем.

Серафима сидела в кабинете.

На голове копна рыжей соломы, завитушки спускаются от висков по щекам. Ярко-красные ногти. Пиджак в крупную клетку. Третий, а то и четвертый размер груди. Близко посаженные серо-зеленые глаза. Мясистый нос, испещренный рытвинами, с возрастом все сильнее сжимавшийся щеками, розовыми от постоянного пьянства, покрытыми мелкой сеткой лопнувших сосудов. Толстые масляные губы, желтые ровные крупные зубы за ними. Два подбородка, имеющие обычай трястись в порыве гнева. Содом и Гоморра в одном лице, параноидальная властительница нескольких десятков квадратных километров практически дикой земли.

– Садись, – грубо бросила главврач санитару, указывая на деревянный стул, стоящий перед ее массивным столом, сделанным где-то в семидесятых.

– Ничего, я постою.

– Садись! – надавила эта баба, и он сделал так, как она велела.

– Почему ты до сих пор не переоделся, Вестовой?! Сколько сейчас времени, Вестовой?! Я тут одна должна за всех работать, Вестовой?! Когда ты переложишь плитку в пищеблоке, Вестовой?! Почему опоздал? – нервно бросила она, схватила со стола пачку сигарет, закурила и откинулась на высокую спинку кресла.

Вестовой выдохнул. Еще немного, и он не сдержался бы. Доведет его когда-нибудь до греха эта тварь.

– Корова пала. Надо было прибрать там.

– Почему ты врешь?! – снова стала долбать она. – Что ты все время изворачиваешься?! Тебе надоело работать у меня, да?!

– Ничего не надоело. Пока жгли… – Он поздно понял, что брякнул лишнего, потому как не собирался распространяться о случившемся.

– Кого ты жег? Корову, зачем? Ты врешь! На сеновале девку щупал.

Тут Вестовой понял, что ему хочется положить на нее по полной программе.

«Да на тебе, сука, переваривай».

– Потому и сжег, что эта корова сперва сдохла, потом ожила и съела мою собаку.

Жаль, никто не видел того, что приключилось дальше.

Серафима рванула вверх с тягой межконтинентальной баллистической ракеты, аж толстые коленки мелькнули над крышкой стола. Но топливо в ней сразу кончилось, и злобная бестия рухнула обратно.

Селектор, наследство советской эпохи, работал вполне исправно. Именно поэтому она орала в него, выдавала на выходе сто двадцать децибел. Да, прямо как в машинном отделении подводной лодки, на которой пришлось служить Вестовому в молодости.

– Иртышный, идите сюда! Доктор, ко мне немедленно! – Она снова уставилась на санитара. – Я долго терпела вас, Вестовой! – Когда Серафима кипела, она частенько срывалась на «вы». – Вы у меня из работника превратитесь в пациента!

Не успела она заткнуться, как в кабинет медленно и размеренно вошел стройный, не особо высокий молодой мужчина. Это был Аркадий Петрович Иртышный, единственный дипломированный специалист в этом богоугодном заведении. Хорошо, что его кабинетик располагался прямо тут, за стенкой.

– Вот! – взвыла она и ткнула в санитара накрашенным толстым пальцем.

– Добрый день, – спокойно поздоровался худощавый подтянутый врач и как ни в чем не бывало протянул руку Вестовому.