Двое в лодке

Разве это плохо? Почему мы думаем, что в иных, неведомых нам мирах может быть только гадость, дрянь и зараза с щупальцами?

Но ведь моя работа действительно продвигается. За несколько месяцев я смог вывести чистую культуру.

Теперь мне ясно, что внутри уголька скрываются споры бактерий. Камень отдает их лишь при резком ударе. При соприкосновении с питательной средой они способны заставлять организм восстанавливаться. Уголек стимулирует регенерацию в невероятных масштабах.

Млекопитающие показывают прекрасные результаты, а вот аквариумные рыбки, тритоны и курицы радуют не всегда. Именно наличие у подопытного животного высокоразвитого мозга позволяет рассчитывать на успех.

Если же головы нет, то восстанавливаются только ткани. Но организм продолжает жить и латать себя с невиданной скоростью.

Только представьте себе аптечку для солдата, геолога, спасателя, полицейского или обычного водителя. Один укол, и через полчаса вы как новенький. Только вам есть хочется. Очень».

Тут Иртышного передернуло от холода. Перед его глазами встали жуткие детали эксперимента, проведенного им.

Ковальски пришел к нему в клинику с брезентовым шевелящимся мешком часов в шесть вечера. Точно, помнится, уже смеркаться начало. В мешке кто-то скулил и время от времени дергался.

Доктор встретил охотника на первом этаже.

– Кто там? – спросил он, поглядывая на кровавое пятно, проступившее на ткани мешка.

– Сейчас увидишь. На охоте добыл. Сдохнет скоро.

Они быстро прошли в камеру, расположенную в подвале. Раньше в ней содержались буйные психи, а теперь проводились эксперименты, связанные с угольком.

С клетками проблем не было. Вестовой наделал их тут в достаточном количестве. Он загонял стальные стержни прямо в бетон. Никто никуда не убежит и не ускачет.

Небольшой угол, отделенный от внешнего мира железными прутьями, был приспособлен как раз для особей покрупнее. В нем одно время томились собаки, ставшие жертвами экспериментов. Ковальски вынул из стальных колец дужку замка, открыл створку, осторожно всунул в клетку шевелящийся мешок и вытряхнул из него годовалого волка.

– Что это у него? – Иртышный плюхнулся на колени, чтобы лучше рассмотреть бедолагу.

Зверь никак не среагировал на резкое движение, даже не смог отползти в дальний угол. Он неестественно склонил голову набок и застыл, не закрывая глаз.

– Спрятал, – пробурчал Ковальски. – Ему надо башку в другую сторону повернуть.

Доктор встал на ноги, исчез в коридоре и вернулся через несколько секунд. В руке у него была швабра.

– Сейчас посмотрим, – заявил он, засунул между прутьев черенок, подцепил волчью голову и шевельнул ее так, чтобы она перекатилась на другую сторону.

Животное захрипело, резко дернулось и чуть отползло в глубину клетки. Но теперь можно было рассмотреть рану.

Часть черепа была снесена выстрелом. Зверь продолжал жить, хотя левая половина его тела была парализована.

– Я добить хотел, потом вспомнил, что ты собирался провести опыт, если ранение в голову.

– Судя по двум мохнатым шарикам, которые мы видим между ног волка, это самец. Как вы считаете, коллега?

– Определенно, – поддержал его Ковальски.

– Ну вот, один непреложный факт мы уже установили. – Иртышный поднялся, достал из шкафчика стеклянную банку с камнем, стальную плошку с невысокими краями, молоток и флакон с дистиллированной водой. – Ну, подумаешь, укол, укололся и пошел. – Напевая древнюю песенку, недвусмысленную в данной ситуации, доктор налил немного воды в стальную емкость, положил на ее дно камушек, примерился и от души лупанул по нему молотком. – Готово! – воскликнул он. – Теперь споры в воде!

Наполняя шприц, Аркадий Петрович посмотрел на охотника, стоявшего у входа в лабораторию.

– Леонид, ты присаживайся. В ногах правды нет.

Поляк был нормальным человеком. Попадая в заведения, связанные с медициной, где все такое белое, он испытывал жгучее желание выйти на воздух.

Ковальски редко болел. Он пару раз лечил зубы, а еще по молодости хотел с лисой подружиться. Рыжая бестия цапнула его за руку. Пальцы на месте остались благодаря тому, что руку успел отдернуть. Потом уколы от бешенства в живот делали. Какая гадость! Смотреть на то, как ему в пузо входит игла, он мог, даже гордился этим перед другими пацанами, но лучше все-таки без приключений.

А у Иртышного на лице было нарисовано манящее священное любопытство с оттенками страсти и вожделения. До сего дня вопрос о том, могут ли бактерии, пришедшие из космоса, восстанавливать мозг, оставался открытым. Доктору нужно было именно высокоразвитое животное с тяжелой черепно-мозговой травмой, но остающееся в сознании. Он уже думал раскрутить Рыжова на обезьян и на сотрудничество с каким-нибудь продвинутым нейрохирургом, но ему улыбнулась удача.

– Усыплять не будем, – заявил Иртышный, стоя рядом с клеткой со шприцем, наполненным пятью кубиками «живой воды». – Открой клетку и черенком швабры прижми его башку к полу. Я дотянусь и сделаю укол в живот.

Ковальски передернуло.

– Что с тобой? Ты боишься?

– Неприятные воспоминания из детства, уколы от бешенства, – ответил Леонид.