Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича

Поляки, довольные отдыхом, беспечно болтали и не думали об опасности. Вдали шумел лагерь, впереди расстилалась степь и вилась река; казалось, не для чего было выставлять и сторожевые пикеты.

– Один порядок только! – засмеялся молодой жолнер.

– Для видимости! – подтвердил другой.

– Именно! – начал третий, но тотчас захрипел под тяжестью навалившегося на него тела.

Мокрый и толстый жгут с силою вдвинулся ему в рот. Он упал ничком. В то же время два его товарища извивались в предсмертной агонии, убитые ударами кистеней.

– Вяжи! Тащи! – хрипло крикнул Ванька товарищам.

Перевязанного кушаками ляха Алеша и Балда подняли и потащили камышами к своим коням. Костер горел. Пики, воткнутые в землю, торчали, а спутанные кони храпели и испуганно смотрели на своих корчившихся хозяев.

В то же самое время домчался до главного лагеря под Смоленском и князь Теряев, и привезенная им весть о наступлении поляков словно гром с ясного неба поразила Шеина.

– Врешь! – заревел он, услышав слова Теряева.

Князь побледнел.

– Теряевы никогда не врали, – гордо ответил он, —

а теперь я и не свои слова передаю!

– Прости на слове… Сорвалось! – смутился Шеин и тотчас разразился криками и угрозами своим слугам. – Коня! – орал он. – Коня, холопы! Живо!

Дрожащие слуги подвели ему коня.

– Князю! – закричал он снова.

Теряеву тотчас подвели свежего коня.

– Скачем! – и Шеин вихрем помчался в лагерь Прозоровского.

Прозоровский вышел ему навстречу.

– Боярин! – сказал он. – А тут мне и языка добыли. Сразу все и вызнаем!

– Где? – быстро спросил Шеин.

– А тут! – и Прозоровский провел главнокомандующего на зады свой ставки.

На расчищенном месте у слабо горевшего костра стояло несколько стрельцов и между ними приведенный Алешею жолнер со связанными назад руками. Его красивый алый жупан был изорван и весь испачкан грязью, лицо исцарапано, распустившийся чуб висел растрепанною косою.

– Этот и есть? – спросил Шеин и, подойдя к ляху, быстро заговорил по-польски: – Откуда ты и чей? Много ли вас пришло? С вами ли король?

– Ищь ты, как лопочет по-ихнему! – перешепнулись стрельцы и стали ждать ответа ляха.

Но жолнер молчал.

– Прижгите ему пятки! – приказал Шеин.

Стрельцы быстро разули поляка. Один из них взял головню, другие подняли поляка на руках, и горящая головня с тихим шипением прикоснулась к обнаженным подошвам. Поляк закричал не своим голосом:

– Все скажу, панове! Честное слово, все, как есть…

Шеин махнул рукою. Поляка отпустили.

– Ну, говори, как звать тебя и кто ты?

– Ян Казимир Подлеский, улан из Радзивиллов!

– Много вас?

– Тысяч двадцать есть, и еще сегодня к нам пришли казаки, тысяч пятнадцать.

– Кто у вас главный?

– Король Владислав с нами.

– Еще?

– Генералы: пан Казановский, ясновельможный пан Радзивилл, Казиевский, Песчинский, Данилович, Воеводский…

Шеин круто отвернулся от поляка и вошел в ставку Прозоровского. На лице последнего светилась злая усмешка.

– Что же, – решительно заговорил Шеин, – мне с ляхами не впервой биться. Их тридцать пять тысяч, а нас сорок, да немчинов шесть, да казаков десять. Управимся!

– Надо битву дать, – сказал князь.

– Это зачем? Пусть они на нас лезут. Мы, слава Богу, в окопах!

Прозоровский пожал плечами и произнес:

– Если они соединятся со Смоленском, мы будем промеж их как в клещах.

– Не дадим соединиться. Ну, да с тобой не столкуешься. Ты ведь, князь, за Черкасского, – гневно перебил себя Шеин. – Приезжай завтра ко мне. Я всех соберу. Столкуемся!..

Брезжил рассвет, когда Шеин оставил ставку Прозоровского, а вскоре за ним отъехал и князь, оставив лагерь на Ляпунова и Сухотина. Те то и дело высылали разъезды, и почти каждый привозил с собою языка, а через него они узнавали, что Владислав решил пройти в Смоленск и выручить осажденных.

Поздно вечером вернулся Прозоровский темнее тучи.

– Что? – спросили его товарищи.

Князь махнул рукою.

– Ждать будем, пока поляки на нас насядут!

– Ну?!

Князь развел руками.

– Видит Бог, в ум не возьму, что наш воевода-голова думает. И Измайлов за ним! Как кроты в норе!.. Нас пятьдесят тысяч, а ляхов и сорока нет.

Князь Теряев горел весь в нетерпении боя. Он созвал свое ополчение и сказал ему:

– Помните, ребята, умирать один раз. Так будем умирать с честью!

– Да уж постараемся, князюшка! – добродушно ответили его ополченцы.

Потом он пошел к Аверкиеву и сказал ему:

– Иван Игнатьевич, честью прошу, коли где жарче будет, пошли меня!

Аверкиев засмеялся.

– Ладно, ладно! В самое пекло пошлю. Ужо попомнишь.

На другое утро по всему лагерю раздался тревожный звон литавров. Все быстро повыскакивали из своих землянок.

Теряев вскочил на коня и вывел свое ополчение.

– Бой?

– Будет! – спокойно усмехнулся Эхе.

Рядом с князем Теряевым выстроилась дружина Алеши. Князь весело кивнул ему, но Алеша отвернулся в сторону.

«Ах, и за что он не любит меня?» – с обидою подумал князь.

А кругом шла суета. Аверкиев строил конницу и летал на коне из конца в конец лагеря, стрелецкие головы равняли свои полки. Потом все стихло.