Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича

Последний тотчас же упал князю в ноги. Теряев увидел небольшого роста коренастого человека. Его рыжие волосы торчали в разные стороны, раскосые глаза словно хотели уследить за ними; широкий приплюснутый нос и огромный рот придавали лицу что-то разбойничье.

– Что тебе? – спросил его князь.

– Слово до тебя есть тайное, – ответил, стоя на коленях, Ахлопьев, – прикажи своему холопу уйти.

Князь взглянул на его разбойничье лицо, попробовал рукою, на месте ли поясной нож, и, усмехнувшись, сказал Антону:

– Уйди!

Антон вышел.

Ахлопьев тотчас поднялся на ноги и проговорил:

– Ведомо ли тебе, князь, что сына твоего оплели?

– Как? – не понял Теряев.

– Оплели! – повторил Ахлопьев, и его глаза зло сверкнули. – Дворянская вдова Шерстобитова с дочерью, да на помогу знахарку Ермилиху взяли.

Князь вздрогнул, призрак опасности мелькнул пред ним.

– Ермилиха? Бабка-повитуха?

– Она! Она и наговоры великие знает и с нечистым – Господи, помилуй! – вожжается. Сделали они то, что князь Михайло взял вдовью дочку в полюбовницы.

Князь грозно нахмурился и ухватился за нож.

Однако Ахлопьев смело продолжал:

– И для той полюбовницы занял он старую мельницу в усадьбе, их всех перевел к себе. А они замыслили теперь его жену, молодую княгиню, извести и род ее весь.

Князь стоял уже на ногах и грозно смотрел на Ахлопьева. Кровь кипела в нем.

– Брешешь, смерд! Не может сын мой после того, как у алтаря клялся, против закона идти!

– Ведовство… опоили…

– Брешешь!

– С дыбы скажу!

Лицо князя осветилось злою усмешкою.

– Ин будь по-твоему! Антон! – крикнул он и захлопал в ладоши.

Антон вошел.

– Возьми этого молодца да отведи его в Зачатьевский монастырь. Знаешь? Сам отведи! А мне коня закажи! Живо!

– Идем, что ли! – грубо схватывая за плечи Ахлопьева, сказал Антон, и они вышли.

Князь подтянул кушак и вышел на крыльцо, а через минуту скакал по Москве к страшному земскому приказу. Через полчаса он уже сошел с коня у ворот, где, вкопанные в землю, мучились обреченные.

– Боярин здесь?

– Здесь! В избе! – ответил стражник.

Теряев быстро прошел в знакомую избу.

– А, князь! – приветствовал боярин Колтовский Теряева. – С чем пожаловал? Здравствуй!

– Здравствуй, боярин! Да не с доброю вестью! – ответил князь. – Слышь, пришел ко мне купец из Коломны. Говорит, сына моего зельем опоили, сердце привораживая. Взял он девку в полюбовницы, а она и жену его, и внука извести норовит, а в помощь ей баба-колотовка, Ермилиха.

Боярин покачал головою.

– Беда с этих ворожей!.. Вот и сейчас одну на дыбе спрашивал. Мужа извела!..

– Сыскать, боярин, надо!..

– Беспременно! А где они-то?..

– Сейчас мой Антон этого человека приведет. Поспрошай, а там пошлем с Антоном сыщиков.

– Пошлем, пошлем, – согласно ответил Колотовский. – А что, князь, с внуком поздравить можно?

– Спасибо на добром слове!..

* * *

Не сбылись мечты Людмилы. Как появился пред нею Ахлопьев и она закричала о помощи, так тотчас потом свалилась на пол от страшной боли. Прибежали, спустя час почти, мать и Ермилиха, подняли ее с пола всю кровью залитую, и, обессиленная, осиротелая, сразу лишенная мечты о ребенке, лежала Людмила в светлице и думала горькие думы.

Ничем-то, ничем не порадует она князя, как он приедет – даже здоровьем своим! На человека похожа не будет, слабая, как котенок, бледная и худая, словно щепка!

Вдруг она испуганно вздрогнула. На дворе послышался шум: словно кто-то бранится, кто-то плачет. В ту же минуту с пронзительным воем к ней ворвалась мать. Кичка с ее головы была сброшена, волосы распустились полуседыми космами.

– Дочка моя! Людмилушка! – завопила она. – Царские сыщики пришли! Нас забирают! На Москву тащат! Ох, пропали головушки наши! Людмилушка! Идут! Идут! – и она забилась под кровать.

Страх передался Людмиле. Забыв болезнь, она вскочила на ноги и быстро набросила на себя сарафан. В эту минуту в дверях светлицы показались стрельцы.

– Бери эту! А где старая ведьма? Ищи, ребята!

– Кто вы? – вскрикнула Людмила.

– Ха-ха! Кто? Вот там у нас, голубушка, узнаешь! Ну, шевелись, что ли! – и стрелец грубо потащил Людмилу.

Сзади раздавались пронзительные вопли и грубый смех. Один из стрельцов увидел вдову и со смехом тащил ее за ногу из-под кровати. Только один Мирон успел спастись от облавы и, забрав что под руку попало, бежал по лесу быстрее зайца.

Как лет четырнадцать назад, князь Теряев сидел рядом с боярином Колтовским в страшном застенке. Пред ним стояла Людмила. В распущенными волосами, падавшими до колен, в длинной сермяжной сорочке, с бледным, измученным лицом, она походила на христианскую мученицу.

– В одном виновата, что князя Михаила больше жизни люблю! – твердо ответила она.

– А что пить ему давала?

Людмила тихо улыбнулась, отдавшись воспоминаниям.

– Мед и брагу, вино и пиво. Сбитень он пил… помню, как впервой приехал, налила я ему чару вина, а он и говорит: «Горько!»

Князь нетерпеливо махнул рукою.

– А что ему в чару сыпала? – спросил дьяк. – Чем приворожила его?

– Любовью своею! А за что он меня полюбил, не знаю.

– Веди доказчиков! – приказал Колтовский.

Двое мастеров вышли. Людмила опустила голову.