Двойка по поведению

Один урок в 11 «А» приравнивался к трем урокам в других классах. Вот такой был тяжелый класс, причем с самого начала. В свое время семилеток собрали в один коллектив по рекомендации дамы-психолога, затеявшей эксперимент с объединением однотипных и в интеллектуальном, и в эмоциональном плане детей. Во всех этих «планах» дети были на высоте, и, по мнению психологини, из них должна была получится интереснейшая команда. Команда действительно получилась исключительно интересная — эдакий сгусток самолюбивых, честолюбивых, энергичных, вечно конкурирующих друг с другом умников, которые внутри этой самой команды часто вели себя, как пауки в банке, а при малейшей угрозе извне, как волки в стае. К учителям они постоянно приставали с вопросами «на засыпку», любой ответ товарища считали необходимым прокомментировать, к авторитетам относились скептически, на уроках регулярно шумели, а в младших и средних классах еще и поколачивали друг друга. Здесь постоянно что-то случалось непредвиденное, происходило неожиданное, возникало непредсказуемое. Каждый год команду «экспериментальных» деток намеревались расформировать, но что-то случалось непредвиденное, происходило неожиданное, возникало непредсказуемое, и все оставалось прежним, несмотря на отдельные успехи по выдворению из гимназии особо проблемных учеников. За два года до окончания школы, когда началась специализация, проблема, казалось, должна была решиться естественным образом. Однако не тут-то было. Две трети класса вознамерилась углубленно заняться гуманитарными науками, и в результате никакого радикального расформирования не произошло. Более того, «костяк» удивительно быстро обратил в свою веру новых членов коллектива, так что последней надеждой на избавление оставался лишь выпускной вечер.

Ту психологиню, давным-давно подавшуюся куда-то в бизнес, вспоминали в гимназии недобрым словом, а учителя любыми способами старались отбиться от преподавания в этом классе. Единственными, кто не отбивался, были Пирогова и Саранцева.

С Галиной Антоновной все было понятно, для нее не существовало «трудных» классов, она с любым могла управиться. А что касается Елизаветы Максимовны, то она еще настоящего права голоса не заслужила. Да и как протестовать, когда, считай, тебе большая честь оказана? На специализированные гуманитарные классы обычно ставили самых сильных и опытных словесников, а тут Саранцеву. Говорят, директрисе даже пришлось кое-кому из родителей «внушение» сделать, а заодно хвалебную речь в адрес молодой учительницы сложить, и все лишь потому, что все сильные и опытные насмерть встали — не пойдем!

Причину оказанной чести Лиза прекрасно понимала и поначалу очень волновалась, да что там волновалась — боялась страшно! Она до сих пор помнила первый урок тогда еще в 10 «А» и вопрос красивой девушки Лины Томашевской: нравится ли Елизавете Максимовне роман Бодлера «Цветы зла»? При этом Лина добавила, что Бодлер — француз. Вроде как подсказку дала.

Причину этого вопроса Лиза тоже прекрасно поняла. И нисколько не усомнилась, что всякого рода провокационных вопросов будет еще много, и соответствующих поступков также, и не известно, чем все закончится, если эти «экспериментальные» детки уверятся, что учительница их боится. Банальная, в сущности, ситуация, многократно описанная в учебниках по педагогике, да и не только в них.

Лиза обвела класс взглядом, натолкнулась на ответный взгляд Мухина — в его глазах смешались удивление и скрытое смущение. Ну, конечно, Валерке неловко — как-никак соседка, свой человек, а Лина… тоже свой человек. Только вот чему удивился — Бодлеру, что ли? Наверняка первый раз эту фамилию слышит. По мнению Лизы, Валерка, типичный технарь, вообще зря в гуманитарии подался, пусть даже и за Линой.

— Лин, да ладно ты со своим французом, — прогундел Мухин негромко, но все услышали, завозились, а кто-то даже весьма выразительно вздохнул.

Пожалели. И Мухин, и тот, кто вздохнул, определила Лиза и тут же разозлилась. Решили, что я девочка с виньеточкой? Что меня можно и по носу щелкнуть и по головке погладить?! И что я все ваши причуды буду горстями заглатывать? Как же! Разбежалась!

— Роман Бодлера «Цветы зла»? — переспросила Лиза невинным тоном. — Ой, что вы! — Она намеренно обратилась к Томашевской на «вы». — Я никогда не читала такого романа. А что, интересный?

— Любопытный… — Лина повела плечами, чуть снисходительно усмехнулась.

— Вот и замечательно! — обрадовалась учительница. — Сейчас вы выйдите к доске и расскажете всем нам, о чем этот роман.

Лина опять повела плечами, но с места не сдвинулась.

— Ну что же вы? Давайте! — воззвала Лиза. — Мы все ждем! Правда, ребята?

Ребята и впрямь были сильно не дураки, потому как явно почувствовали подвох — уже не просто завозились, а весьма активно оживились, принялись переговариваться, и даже пара смешков раздалась.

— Давай, Линка! Расскажи нам про этого Бодлера, небось он там все про любовь писал! Ты же у нас на любви специализируешься! — крикнул с задней парты парень, фамилию которого Лиза запомнить еще не успела.