Двойка по поведению

— Ой, что ты! Дети здесь совершенно ни при чем! — воспротивилась Лиза. — Это совершенно невозможно!

— Да-а?.. — Гриневич посмотрел внимательно, даже подозрительно, и Лиза поняла, что придется признаваться.

— Володя, дело в том, что драгоценности и телефон нашлись, — произнесла она со вздохом.

На информацию о дворниках Гриневич отреагировал именно так, как Лиза и предполагала.

— Почему ты молчала? — спросил он, и Лиза начала оправдываться, дескать, Капитоша рассказала по секрету и уже после того, как узнала про любовное свидание. Не могла же Лиза тут же признаться в своем вранье? Как бы она, Лиза, выглядела? Что бы Капитоша о ней подумала?

Она старалась в своих объяснениях выглядеть убедительной, но не могла определить, насколько ей это удается, — Володя слушал, не перебивая, сосредоточенно глядя куда-то в стену.

Наконец Лиза выдохлась, и повисла пауза — тяжелая, словно камень, замерший на тоненькой веревочке прямо над головой.

— Вообще-то я не понимаю, с чего ты вдруг молчала… — произнес Гриневич, и Лиза с облегчением вздохнула. (Слава богу, он не понимает! А то решил бы, что она просто дурочка, с геройством и приключением.) — Но как-то странно все это… я про дворников. Они могли залезть в окно, убить Пирогову и ограбить. Но зачем им подбрасывать тебе тетрадь? И как бы это они умудрились сделать?

— Вот и я думаю, что им тоже подбросили вещи Галины Антоновны! — горячо заговорила Лиза. — Только ребята наши сделать это никак не могли! Ну, пусть ребятам понадобился этот чертов кондуит, но все остальное-то зачем? И никто из них никогда ради этого кондуита на убийство не пойдет. Это совершенно невозможно!

— И все равно, это кто-то из гимназии, — твердо сказал Гриневич. — И этот кто-то тебя решил подставить.

— Почему?!

— Не знаю… И мне это сильно не нравится.

Володя взял из Лизиных рук тетрадь, принялся ее листать. Четко разграфленные листы, фамилии по классам, короткие записи убористым почерком. Записей, правда, было немного — все-таки сентябрь, не успели накопиться. Неожиданно он мотнул головой, поднес тетрадь почти к самому лицу, принюхался…

— Что? — Лиза вытянула шею, тоже потянулась носом, но Володя тетрадь отдернул.

— Запах… — проговорил он настороженно. — Странный запах… от обложки… вроде как апельсиновый.

— Апельсиновый? — Лиза все-таки сунулась носом и тут же отпрянула, хотя запах был приятный. — А если это отрава? Какая-нибудь химическая отрава?.. — Лизу аж передернуло. — Ты что-нибудь понимаешь в химии?

Вместо ответа Гриневич быстро подошел к столу, пошарил в его глубинах, вытащил полиэтиленовый пакет, сунул в него тетрадь, замотал плотно, сказал:

— Ты куда неслась? К директрисе? Вот ей и отнеси. А она пусть полиции передает. Пусть спецы разбираются. А ты, — он взял Лизу за плечи, развернул к себе, произнес твердо: — ничего не бойся. Тебя не было в школе, когда убили Пирогову. И в окно ты влезть никак бы не смогла. — Он посмотрел сверху вниз, Лизина голова едва доходила до его плеча. — Маленькая ты. У тебя стопроцентное алиби.

— У тебя тоже.

И Лиза ткнулась лбом в Володино плечо. Совершенно по-дружески ткнулась.

Глава 14

Казик нисколько не сомневался, что народа на похороны придет много.

Во-первых, из приличия. Все-таки хоронят учительницу, проработавшую в школе тридцать лет. Вся гимназия — от педагогов и сотрудников до учеников и их родителей — задействована в «мероприятии», а потому как-то неловко отрываться от коллектива.

Во-вторых, из любопытства. Все-таки учительница не просто умерла, а погибла, причем прямо на «боевом посту», и полгорода — далеко не только педагоги и сотрудники, ученики и их родители — активно обсуждают событие. А потому естественно, что многие захотят поучаствовать в последствиях этого события.

В-третьих, из-за самой Галины Антоновны Пироговой. Педагоги и сотрудники относились к ней, как к вялотекущему радикулиту, который постоянно чувствуешь, но к которому приноровился, а ученики и их родители, как к хронически больному зубу: вроде постоянно не ноет, но стоит попасть чему-то холодному или горячему, на стенку полезешь. Живая Галина Антоновна никогда не оставалась неприметной среди тех, кто был связан с гимназией, а потому и похороны ее не могли остаться незамеченными.

Таким образом, со всех сторон получалось, что народа будет много, в том числе совершенно случайного, а следовательно, и разговоров будет много, в большинстве своем совершенно пустых, но может возникнуть и какой-нибудь любопытный персонаж, и какая-нибудь любопытная информация… Вот ради этого Казик и явился на похороны.