Двойка по поведению

Гроб был выставлен в актовом зале, на сцене, в окружении цветочных венков и траурного караула с черными повязками — все честь по чести, как и полагается в приличном обществе. Общество и в самом деле было приличное, по крайней мере внешне, вот только не слишком скорбное, скорее сосредоточенное, причем в большинстве своем эта сосредоточенность явно была несколько нарочитой. Да, отметил Казик, лить горючие слезы здесь никто не собирается, разве что всплакнет кто для порядка или от излишней эмоциональности — все же не просто умершая, а убиенная.

А потом он увидел женщину, сидящую на стуле рядом с гробом. Лицо женщины было печальным и совершенно потерянным. Наверное, жена брата, догадался Казик, и тут же услышал за спиной:

— Навалилось на Татьяну Петровну. Вот уж наехало так наехало. Мужа летом похоронила, теперь невестку… Или кем там она ей приходилась?

Казик обернулся — голос принадлежал полицейскому подполковнику, рядом с которым стоял полицейский майор. Бывшие сослуживцы брата Пироговой — вновь проявил догадливость Аркадий Михайлович.

— Какая разница, — сказал майор, — все одно, родственница. Николай Антонович сильно сестру любил, а у той, кроме семьи брата, никого и не было. Она на похоронах Николая Антоновича аж вся черная была, я помню. Но крепкая тетка оказалась, как камень. Татьяна Петровна на похоронах все за нее держалась, даже не за сына. А теперь вот нате вам… И какой сволочи учительница понадобилась? Что с нее взять?

— Да брось ты! — зло процедил подполковник. — У нас что учительницу, что старика какого грохнут и не поморщатся. Вчера козел один джипом на тетку наехал и мотанулся, аж колеса задымились. Но хорошо, девчонка одна номер запомнила, и ребята этот джип быстро перехватили. Так знаешь, что этот поганец заявил? Дескать, у него мандат депутата, он член правящей партии, и, если мы его за наезд привлечем, авторитет этой самой партии сильно подорвем. Вроде как совершенную несознательность проявим и политическую близорукость продемонстрируем. Нормально, да? И еще обещал начальнику настучать на наших ребят. Пригрозил бы он так Пирогову, тот бы ему сам настучал — прямо по мандату.

Майор в ответ что-то проговорил подполковнику в самое ухо, тот весьма выразительно фыркнул, после чего оба двинулись из зала.

Казик еще пару минут постоял, понаблюдал за входящими и выходящими людьми и тоже направился из зала.

Как и бывает в подобных случаях, да еще в теплую погоду, основной народ толпился в школьном дворе. Со стороны все это людское сборище совсем не походило на похоронную публику, скорее на праздно гуляющих в парке в воскресный день. Кое для кого похороны явно стали поводом для встречи со старыми знакомыми, поскольку то тут, то там раздавались возгласы, типа «Сколько лет, сколько зим!», «Рад тебя видеть!» и тому подобное. К учителям, а многие из них тоже предпочли ожидать официальную церемонию прощания на улице, периодически подходили разные люди — некоторые, похоже, из бывших учеников, с объятиями, некоторые, судя по всему, из родителей нынешних учеников, с разговорами. И все это тоже плохо увязывалось со скорбным моментом, да никто особо и не усердствовал в изображении печали.

Прохаживаясь меж публики, Казик слушал обрывки бесед, которые касались всего чего угодно, в том числе, разумеется, обстоятельств смерти Галины Антоновны, но не находил в этих обрывках ничего для себя любопытного. Конечно, Пирогову периодически многим хотелось пристрелить, придушить, прирезать, но это все же не основание, чтобы проткнуть ее отверткой. Впрочем, ничего такого публика не говорила — это уже сам Казик додумал.

Мимо него продефилировала девушка, очень красивая блондинка на длиннющих ногах, облепленных тугими черными джинсами, и Аркадий Михайлович тут же подумал о другом, совершенно не соответствующем моменту: интересно, если она сделает шаг пошире, штаны лопнут?

Словно опровергая подозрения, девушка вскинула ногу и перемахнула через оградку — невысокую, но вполне достаточную, чтобы джинсы разлетелись по швам. Но они даже не треснули, зато треснула и подпрыгнула попавшая под подошву кроссовки толстая ветка, отвалившаяся от старого тополя и валяющаяся на земле.

— Господи, Лина, ну ты же смотри, куда ступаешь! Ты же этой веткой могла мне по лбу залепить!

Очень красивая, на длиннющих ногах женщина, отличающаяся от барышни в джинсах разве что возрастом, недовольно покосилась на ветку, потом на девушку, а затем с возгласом: «Ну что тут скажешь?!» — на свою спутницу, тоже вполне миловидную шатенку с коротко стриженными волосами. Шатенка добродушно улыбнулась.

— Да ладно, мам! — беспечно отмахнулась девушка Лина. — Не драматизируй. Бери пример с тети Нади. Она всегда спокойная, и ее Машка тоже. Наши преподы постоянно твердят: посмотрите, какая выдержанная девочка Маша Зверева. А все почему? Потому что у нее наследственность соответствующая.

— Про наследственность вот так прямо и говорят? — уточнила Машина мама.