Двойная тайна от мужа сестры

— Не твое дело! — выкрикиваю, чувствуя, как горло раздирает от боли, рыдания рвутся наружу. Не переболело, не перегорит никак. Я безумно зла на Давида за прошлое. — Ты подонок, Давид, убийца, который заплатил за уничтожение своего ребенка. Жалеешь теперь, да? — издевательски смеюсь над ним, пытаясь за смехом спрятать горечь. — Как было бы удобно, не соверши ты тогда ошибку, смог бы заполучить свои гнусные продажные деньги! Предъявил бы наследника. Прятал бы до этого момента, стыдно ведь, да? Его не хотел, меня не хотел… — на последнем слове сбиваюсь, потому что выдала себя, так хотела не показать ему, как он меня обидел, и всё равно проговорилась! Дура беспросветная.

— А что, это идея, — глаза Давида превращаются в узкие щелки, он придвигается ближе и опускает руки на края столешницы, заключая меня в ловушку, нависает сверху, говорит, удерживая прочный зрительный контакт: — Ты, я, наш наследник, которого мы могли бы зачать. Ты же не хочешь, чтобы из семьи утекли деньги, Ев-а-а… — тянет мое имя, как тогда.

Как в прошлом. Меня триггерит, следующая секунда исчезает из моей памяти, я только вижу пустой стакан в руке и ошеломленное лицо Давида, полностью залитое водой. Я в него плеснула целый стакан, и теперь он стоит и моргает быстро-быстро, чтобы стряхнуть влагу с ресниц, а потом…

Жестко фиксирует меня за талию, с силой прижимая к себе. Другой рукой заламывает мне руки за спину. И сминает мои губы своими. Я пытаюсь отстраниться, вырвать скованные руки, дергаюсь всем телом, но бесполезно. Его мужская сила против моей — женской. Воздуха катастрофически не хватает, но он всё продолжает напирать, демонстрируя доминантность и властность. И я плыву…

— Что здесь происходит?! — раздается вдруг истеричный вскрик.

Мы с Давидом отпрянули друг от друга резко. Испуганно смотрю на него и боюсь повернуть голову налево. Боже…

— О господи, — звучит наполненный мукой голос матери.

Мама! Застала нас. Но это лучше, чем если бы в кухню зашел Олег или Милана. Обливаюсь холодным потом, только представляя это. Мужчины бы могли подраться, а сестра вырвала бы мне все волосы за своего мужчину. Волосы, мои несчастные посеченные, выцветшие на солнце волосы. Надо обязательно сходить в салон красоты и привести себя в порядок…

Буря хаотичных мыслей проносится в голове за ту секунду, что я нахожусь в прострации и смотрю на маму, чувствуя, как горят мои губы. Давид поцеловал меня, он набросился на меня, как голодный зверь. Сердце делает бешеный кульбит, и я пытаюсь взять себя в руки.

Вижу боковым зрением, словно в замедленной съемке, как мама театрально прикладывает руку ко лбу, а затем почему-то оседает на пол. Да что ж такое творится!

— Что за… — кидается вдруг в ее сторону Давид, но не успевает.

По кухне разлетается звук оглушающего удара тела о пол. Я подрываюсь, понимая, что она, возможно, от шока потеряла сознание.

— Вроде цела, — констатирует мужчина, придерживая маму за голову, она безвольно висит в его руках, не подавая признаков жизни. — Успел почти в последний момент придержать затылок. Ева, не стой истуканом, воды неси!

Всё это время я стою над ними и нахожусь в ступоре. Что делать в такой ситуации, совершенно не представляю, поэтому командный голос Давида воспринимаю с облегчением.

— Сейчас, — резво кидаюсь к опустевшему графину, а затем мечусь в поисках пятилитровой бутылки.

— Из крана набирай! — рычит уже. — Не пить же ее!

Киваю невпопад, включаю кран и подношу стакан к нему. Быстро подаю стакан Давиду, расплескав половину на пол, а он набирает воды в рот и прыскает ее на лицо матери. Та медленно открывает глаза. Выдыхаю с облегчением, что она приходит в себя.

— Всё хорошо, мам? — спрашиваю у нее, когда Давид помогает ей приподняться и усесться на стул. На ватных ногах приближаюсь к ним, рассматривая бледное лицо матери.

— А? Что? — как-то рассеянно спрашивает у меня, затем добавляет усталым тоном: — Что-то я, кажется, с успокоительным переборщила. Перенервничала. Заторможенной ощущаю себя. Мне показалось или вы целовались только что? — расфокусированный взгляд вдруг становится четким. Обморока как и не бывало. Мама пристально смотрит на нас.

— Показалось, — первым резко обрывает всех Давид, наливая уже питьевой воды и подавая теще стакан, — это же полная чушь. Не перебарщивайте с таблетками больше.

Отчего-то слова его меня сильно уязвляют. Нет, мне и самой на руку, чтобы мама думала, что у нее галлюцинации, но то, как бескомпромиссно и отрывисто он отвечает, ранит мое хиленькое женское эго, и так изрядно настрадавшееся от этого мужчины.

— Да? — спрашивает уже у него с подозрением, но, видя, невозмутимое и грозное выражение его лица, успокаивается и снова касается тыльной стороной ладони лба. — Что-то мне нехорошо. Давид, не принесешь бумаги из гостиной? Гольцман оставил. Там диагноз и подробности лечения Льва, я что-то не понимаю, что там… Ох уж эти почерка врачей. Я ничего не разобрала…

— Хорошо, — говорит он и уходит из кухни.