— Кстати, у Алисы Порет тоже был поздний развод: муж от нее ушел, когда ей было шестьдесят. Зачем люди разводятся в таком возрасте?.. Ну, иногда, ты знаешь, муж уходит к молодой, там ребенок… А как Братец Кролик, вы ведь у нас одна пара, у которой всю жизнь любовь-морковь?
Маляка уже знала, что Братец Кролик ушел от меня. Она обо всех знает больше меня и обо мне знает то, чего я сама о себе не знаю, — такой уж она человек. Вот только об Алисе Порет я знала больше, чем Маляка.
Алиса была красавицей! Ее считали красавицей, «неприступной красавицей». Лебедев, известный ценитель женской красоты, назвал ее «мужеподобной кривлякой», но это всего лишь означает, что ему нравились другие женщины. Алиса сама обнародовала его слова, это точнее всего говорит о том, что она была уверенной в себе. Быть красавицей — это состояние души, и оно у нее было.
О прерванной дружбе Порет и Глебовой у меня было свое мнение: я ведь художница… На рисунке Алисы 1939 года «Мои бывшие друзья» одна из бывших друзей — Глебова; по рисунку совершенно понятно, что Алиса о ней не жалеет или жалеет немножко.
А вот по картине Глебовой «Две художницы» (того же времени) видно, что Глебова тоскует по их дружбе.
В старости они обменялись несколькими письмами (Алиса писала воспоминания и хотела у Глебовой о чем-то справиться), где обращались друг к другу «Уважаемая Татьяна Николаевна» и «Уважаемая Алиса Ивановна». Это так грустно: жили вместе, смеялись, болтали ночами, и вот… Если бы я писала мемуары о времени учебы в Академии, я не стала бы обращаться к Маляке «Уважаемая Маляка Ивановна» (я даже не знаю, как Маляку по отчеству).
А когда воспоминания были написаны Алисой, Глебова назвала их «ядовитой болтовней, злоумием, весьма мелким». Другие друзья тех лет отозвались о воспоминаниях Алисы еще более жестко: «…Каждое слово ложь и восхваление себя… мерзкая ложь». Но воспоминания всегда ложь, важно, как относишься к мемуаристу. Что-то между ними произошло, после чего невозможно было помириться.
— А ты знаешь про ее роман с Хармсом?.. Ха, уже давно все известно… — Маляка так увлеклась, как будто Алису Порет можно было обсуждать и осуждать. Несколько посетителей выставки незаметно придвинулись к ней поближе, — им было любопытно, что известно Маляке.
— Он ее разлюбил сразу после того, как у них все произошло. Интересно, чем же это она так ему не угодила, что он ее разлюбил сразу после этого?.. Ну, я-то думаю, она была фригидна. Потому что если не фригидна, то что еще может быть?
— Хармс был очень ею увлечен, мечтал жениться, — холодно сказала я, как будто Алису Порет нужно было защищать от Маляки и нескольких посетителей выставки.
Хармс действительно написал в дневнике, что разлюбил Алису сразу же, как «получил все, что требует у женщины мужчина», но его дневник не предназначался для печати. Там и более интимные вещи есть. Кое-что из дневника не следовало печатать не потому, что «неприлично», а потому, что неинформативно: никто не разбирается в интимной жизни других. Посмотрела бы я на Маляку, если бы…
— А ты знаешь, что думают твои мужчины о сексе с тобой?.. Если бы кое-кто опубликовал свои впечатления о тебе, например, что ты… — сказала я, и Маляка испуганно приложила палец к губам: «тсс!». Подумала, что я что-то знаю о ней от нашего общего любовника. Я ничего не знаю и не стала бы обсуждать сексуальную жизнь других женщин, но Маляка судит по себе.
Я все еще надеялась, что в Малякиных воспоминаниях промелькнет разрезанная на части картина. Ну вдруг?!
— Может быть, вспомнишь что-то об их живописи?.. Хоть что-нибудь, хоть слово?..Вспомни!
Маляка не помнила. У нее прекрасная память на интриги и сплетни, но на то, что ей неинтересно, плохая память: не помнит ни слова о живописи, не помнит, что наш с ней общий любовник любил меня больше.
К нам подошел Илюшка в своем любимом образе. Его любимый образ — идиот. Шапчонка набекрень, глаза в одну точку, полуоткрытый рот, подволакивает ногу. Сейчас бы сказали, что это насмешка над инвалидами, но образ был создан и совершенствовался, когда никто не считал, что это насмешка и не толерантно. Хорошо, что Илюшка сегодня идиот, а не в шотландской клетчатой юбочке и гольфах (давным-давно привез с конференции в Эдинбургском университете). К юбочке и гольфам полагается раскрасить лицо в черный цвет — образ «шотландский негр», создан, когда еще можно было говорить «негр». Хорошо, что Илюшка сегодня идиот, а не шотландский негр, иначе Маляка рассказала бы всем, что я сошла с ума, но теперь просто упомянет, что встретила меня на выставке с любовником-идиотом.