Двойная жизнь Алисы

Это будет чудесная жизнь. В одной комнате он будет писать свои формулы, а я в соседней комнате буду рисовать. И он не будет отрывать меня от работы криком «Скорей сюда, надо срочно обсудить сюжетный ход!» Он будет с уважением относиться к моей работе. Вечером мы сойдемся за ужином и будем показывать друг другу плоды дня: я ему картинки, он мне формулы. Это будет чудесная жизнь!

Один лишь минус в этом прелестном плане — Аннунциата. На нее гипнотически действует слово «профессор»: она считает, что все профессора со своими формулами зря коптят небо, а Илюшка к тому же «ненастоящий мужчина», потому что никогда не повышает на меня голос. «Как по мне, — говорит Аннунциата, — лучше бы он бегал за вами с топором… Братец Кролик тоже был человек интеллигентной профессии, но он хотя бы на вас орал!» Аннунциата по деревенской привычке считает, что без настоящего мужчины мы пропадем, хотя нам не косить, не колоть дрова… Но это единственный минус посреди сплошных плюсов. В целом перспектива отличная.

2. Мой друг-хирург — не такой старый друг, как Илюшка, мы знакомы всего лет пять или шесть. Папа, ты знаешь, что я называю его не совсем приличным «Хрен маме», но кого мне стесняться? Это его заветное выражение, — говорит, как крикнет во время сложной операции «хрен маме!», так сразу идет как надо.

Вот, папа, характерное описание претендента на руку твоей дочери: вчера Хрен маме ворвался ко мне силой. С тех пор как меня бросил муж, ему не терпелось сюда прорваться. Зачем? Чтобы все починить, папа.

Починил все, что попалось на его пути, и теперь у нас дома благодать: кран не течет, оконная рама не вываливается, камин не дымит… Я уж и не знала, как успокоить Хрен маме в его хозяйственном раже, и зачем-то сказала: «А я видела, как ты курил за углом!» Хрен маме — приверженец теории «позитивная старость»: это всякая ерунда про режим питания и сна. Мы-то с тобой, папа, считаем, что есть судьба, и судьбе безразлично, куришь или нет, а Хрен маме придает значение всем этим мелочам — курить или не курить, бегать или валяться, начинать пить с утра или за ужином…

Я сказала: «Ты вчера курил за углом», а он испугался, как будто я его мамочка и засекла, как он дымит в рукав на прогулке в детском саду.

— Откуда ты знаешь?..

— У меня есть волшебная подзорная труба, в которую я вижу все, что ты делаешь… — сказала я, и он как заорет «Выходи замуж, наконец!»

Ну, я думаю, нам с тобой, папа, совершенно ясно, какой будет моя жизнь с ним: прекрасной.

Он будет оперировать в операционной, не дома. Я буду рисовать дома или в мастерской. Это ведь хорошо — встречаться не слишком часто?

Мы будем путешествовать: ездить на его дачу в Синявино на электричке. Его старая «шкода-октавия» стоит разобранная на даче, на моем «мерседесе» он не хочет ездить, говорит, это неуместно: больные увидят и решат, что он берет взятки. Это ведь хорошо — не брать деньги за операции? Хрен маме — хороший человек. И хороший хирург.

Я люблю ездить на электричке, — смотришь в окно. И чувствуешь себя студенткой. Это ведь хорошо — ездить в Синявино на электричке? Купим красивую сумку на колесиках для продуктов. От станции до дачи 10 км, полезно прогуляться. Придем на дачу, бросим у калитки сумку на колесиках и будем любить друг друга. Хрен маме очень поэтичный человек: большую часть дня, как юноша, думает о любви (сказывается здоровый образ жизни).

До встречи со мной у него был кризис… не помню, чего именно, идентичности или среднего возраста. Хрен маме всю жизнь жил по правилам, и все правила начинались со слов «ты должен»: должен работать, должен обеспечивать семью. И вдруг — семья закончилась, дети уехали в Америку, и жена с ними, — а он-то не сможет в Америке быть хирургом, — а ему необходимо каждый день держать в руках человеческие жизни!.. Хрен маме говорит, что было хреново от мыслей «кто он?» и «зачем он в этом мире?», потому что ответы были «никто» и «низачем». Он говорит, что я важна для него не сама по себе, а как волшебный пендель в новую жизнь. Не понимаю, почему я пендель. Но хорошо, что теперь он может ответить на все свои вопросы.

Хрен маме очень волнуется… Никогда не знала, что хирурги такие сложные (думала, у них все просто — чик-чик, и все). Хрен маме очень волнуется, что ему уже поздно быть влюбленным.

Я говорю: «Вырвись из клетки стереотипов: нет никакого разумного объяснения тому, что влюбляться можно только в юности, а взрослому человеку влюбиться смешно и неприлично». Хрен маме отвечает: «Нет никакого разумного объяснения тому, что я в тебя влюбился». Он, папа, любит меня, предлагает мне руку и сердце и все в доме починить. Ноет, что я выберу профессора Илюшку. Хирург, каждый день держит в руках человеческие жизни, а ноет, как… как профессор. Почему, папа, все мои мужчины ноют? Почему стремятся убежать от своей жизни, держа меня за руку? Почему, папа?