— Теперь вы знаете, — продолжал Дэк, почему Джок Дюбуа не хотел вам говорить этого до того, как мы выйдем в космос. Это самая крупная сенсация с тех пор, как человек впервые ступил на Луну, и мы делаем все возможное, чтобы об этом никто не узнал. Мы рассчитываем воспользоваться вашими услугами до тех пор, пока не найдем его и не вернем обратно. К тому же, вы уже начали вживаться в образ. На самом деле этот корабль называется не «Ва-Банк». Это «Том Пэйн» — личная космическая яхта шефа и его передвижная канцелярия. А «Ва-Банк» крутится по орбите вокруг Марса, посылая в эфир позывные «Тома Пэйна», причем знают об этом только двое — его капитан и первый помощник — а тем временем «Томми», сломя голову, мчится к Земле, чтобы найти замену шефу. Ну как, начинает доходить, старина?
Я ответил, что пока еще не очень:
— Ладно, капитан, но смотрите: если политические противники Бонфорта похитили его, то зачем держать это в секрете? Вам скорее следовало бы объявить об этом на каждом перекрестке.
— На Земле, да. В Новой Батавии, тоже да. И на Венере, да! Но здесь мы имеем дело с Марсом. Вы знаете предание о Ккахграле Младшем?
— Что? Боюсь, что нет.
— Вам следует изучить его, это позволит вам понять, что же движет марсианами. Вкратце вот что оно гласит: этот самый парень Кках должен был явиться в определенное время в одно место тысячи лет назад, чтобы быть удостоенным очень высокой чести — что-то вроде посвящения в рыцари. Не по своей вине (с нашей точки зрения) он не смог явиться вовремя. Поэтому единственно правильным было казнить его — по марсианским понятиям. Но учитывая его молодость и прежние заслуги, некоторые радикалы стали выступать за то, чтобы ему дали еще одну возможность начать все сначала. Но Ккахграл и не подумал соглашаться. Он настоял на том, чтобы ему разрешили самому определить свою собственную судьбу, и по своей же собственной просьбе был казнен. И, представьте себе, это сделало его воплощением пристойности, ее святым покровителем на Марсе.
— Но ведь это безумие!
— Вы так считаете? Мы — не марсиане. Они очень древняя раса, которая выработала целую систему обязательств, регламентирующую любую возможную ситуацию. Одним словом, марсиане — самые великие из всех мыслящих формалистов. По сравнению с ними древние японцы с их «гири» и «гиму» были самыми что ми на есть отъявленными анархистами. Марсиане не оперируют понятиями «правильно» и «неправильно)». Вместо этого у них есть понятия «пристойность» и «непристойность» в квадрате, в кубе, да к тому же приправленные черт знает чем. А почему я все это вам рассказываю? Потому что шефа на днях должны были принять в гнездо самого Ккахграла Младшего. Теперь-то вы понимаете?
Нет, я решительно не понимал. На мой взгляд этот Ккахграл напоминал одного из самых отвратительных персонажей из «Ле Гран Гиньоль»[1]. Бродбент между тем продолжал:
— Это достаточно просто. Шеф, возможно, является крупнейшим из существующих специалистов по марсианским обычаям и психологии. Он посвятил их изучению многие годы. В среду, в Лакус Соли, в полдень по местному времени, состоится церемония принятия в гнездо. Если шеф окажется на месте и правильно пройдет все положенные церемонии, то все отлично. Если же его там не будет — причем вопроса, почему его там нет, просто не существует — его имя на Марсе смешают с грязью в каждом гнезде от полюса до полюса — и тогда величайший межпланетный и межрасовый политический успех из достигнутых когда-либо оборачивается крупнейшим поражением. Более того, он приведет к тяжелейшим последствиям. На мой взгляд, самое меньшее, что может случиться, это то, что Марс откажется даже от нынешнего ограниченного сотрудничества с Империей. Еще более вероятно, что на Марсе произойдут волнения, в ходе которых погибнут люди — возможно, все люди, находящиеся сейчас на Марсе. Тогда верх возьмут экстремисты из партии Человечества, которые будут проводить свою политику, и тогда Марс будет присоединен к Империи силой — но только после того, как будет истреблен последний марсианин. И все это будет вызвано тем, что Бонфорт не смог явиться на церемонию принятия в гнездо… Марсиане очень серьезно относятся к таким вещам.
Дэк вышел так же внезапно, как появился, и Пенелопа Рассел снова включила проектор. Я с раздражением сообразил, что мне следовало спросить его, почему враги не могут просто убить меня, если все, что требовалось, чтобы опрокинуть политическую тележку с яблоками, было не дать Бонфорту (или самому, или мне в его обличье) попасть на какую-то варварскую церемонию марсиан. Но спросить я забыл — возможно, я просто подсознательно боялся ответа.
Через некоторое время я уже опять изучал Бонфорта, следя за его движениями и жестами, пытаясь почувствовать его мысли, пытаясь в уме повторить интонации его голоса, и все глубже и глубже погружаясь в эту отрешенную, теплую бездну художественного творчества. Я уже «овладел его лицом».