Двойная звезда

Не знаю, в какой момент, но я почувствовал симпатию к Бонфорту. Кэпек уверял меня — и я ему верю — что он не внушал мне этого, я совершенно уверен, что Кэпек скрупулезно честен, прекрасно понимая всю этическую ответственность врача и гипнотерапевта. Но у меня есть все основания предполагать, что эта симпатия — неизбежная спутница роли; я даже склонен думать, что если бы мне пришлось осваивать роль Джека-потрошителя, он бы начал нравиться мне. Посудите сами: чтобы вжиться в роль, актер на время должен превратиться в свой персонаж. А выбор только такой: либо он нравится сам себе, либо кончает жизнь самоубийством — третьего не дано.

«Понять — значит простить», — я начинал понимать Бонфорта.

Во время торможения мы получили тот долгожданный отдых при одном «же», который обещал Дэк. Мы ни на мгновение не оказывались в невесомости. Вместо того, чтобы включить тормозные двигатели, чего, как мне кажется, космонавты очень не любят делать, корабль описал, как выразился Дэк, стовосьмидесятиградусную кривую. При этом он продолжает сохранять ускорение, и делается это очень быстро. Вся эта операция оказывает очень странное воздействие на чувство равновесия. Кажется, это воздействие называется Кориолановым, или, может быть, Кориоли-совым?

Все, что я знаю о космических кораблях, — это то, что те, которые взлетают с поверхности планеты, являются самыми настоящими ракетами, но космонавты называют их «чайниками» из-за реактивной струи воды или водорода, с помощью которых они движутся. Они не считаются настоящими кораблями с атомными двигателями, хотя и в них нагрев производится при помощи атомного реактора. Межпланетные же корабли, такие, как, например, «Том Пейн», являются (как мне говорили) настоящими, приводящимися в действие Е, равным m c в квадрате. Ну, в общем, сами знаете, тем, что изобрел Эйнштейн.

Дэк как мог постарался объяснить мне все это и, несомненно, для тех, кто интересуется такими вещами, все это было очень и очень интересно. Но лично мне совершенно непонятно, зачем настоящему джентльмену знать такие вещи. Мне вообще кажется, что всякий раз, когда эти ученые ребята придумывают что-то новенькое, жизнь сразу становится намного сложнее. И что было плохого в том, как мир был устроен раньше?

В течение двух часов полета при нормальном ускорении я находился в каюте Бонфорта. Я переоделся в его платье, в его обличье, и все вокруг старались меня звать «мистер Бонфорт» или «шеф», или (это относится к доктору Кэпеку) просто «Джозеф», причем все это делалось для того, чтобы помочь мне вжиться в образ.

Все, кроме Пенни, которая… Она просто не захотела звать меня «мистер Бонфорт». Она изо всех сил боролась с собой, но ничего не могла поделать. Было ясно, как божий день, что она молча и безнадежно любит своего босса. Поэтому я вызывал у нее глубокое, неразумное, но весьма естественное ожесточение. Это было тяжело для нас обоих, так как я находил ее весьма привлекательной. Ни один из мужчин не смог бы спокойно работать, когда рядом с ним находится женщина, глубоко презирающая его. Я же, со своей стороны, не чувствовал по отношению к ней никакой антипатии: мне было жаль ее — даже несмотря на то, что все это меня решительно раздражало.

Теперь мы достигли стадии генеральной репетиции, так как на борту «Тома Пейна» не знали, что я не Бонфорт. Не могу сказать точно, кто догадывался о подмене, а кто нет, но мне было позволено расслабиться и задавать вопросы в присутствии Дэка, Пенни и доктора Кэпека. Я был совершенно уверен, что глава аппарата Бонфорта мистер Вашингтон знал о подмене, но ни разу не дал понять этого; он был худощавым, зрелых лет мулатом с твердо сжатыми губами святого. Было еще двое, которые знали точно, но их не было на «Томе Пейне»; они находились на борту «Ва-Банка» и прикрывали нас, посылая сообщения для прессы и текущие указания. Это были Билл Корпсмен, который у Бонфорта отвечал за связи со средствами массовой информации, и Роджер Клифтон. Даже не знаю, как определить то, чем занимался Клифтон. Политический заместитель? Он был министром без портфеля, может, помните, когда Бонфорт еще был Верховным министром? Но это еще ни о чем не говорит. В общем, можно сказать так: Бонфорт разрабатывал политику, а Клифтон осуществлял надзор и контроль за проведением ее в жизнь.

Эта маленькая группа знала все, а если в курсе дела был кто-то еще, то сообщать об этом мне было признано нецелесообразным. Ясно было одно: остальные члены персонала Бонфорта и весь экипаж «Тома Пейна» знали: происходит что-то странное, но что именно, они не знали. Множество людей видело меня входящим на корабль — но только в образе «Бенни Грея». А к тому времени, когда они снова увидели меня, я уже был Бонфортом.