Двойник китайского императора

-- Я редко меняю свои решения, -- говорил он, как бы раздумывая, грея в руке низкий пузатый бокал с коньяком на донышке, -- и ваши дни как партийного работника, конечно, были сочтены. Но в дело вмешался случай, провидение -- я имею в виду Эргаша-ака. Это судьба, ваша удача, я затруд-няюсь, как бы точнее назвать. В принципиальных вопросах я тверд. Спроси меня накануне, есть ли человек, могущий повлиять на вопрос о Махмудове, я бы рассмеялся, сказал бы: такого человека нет, ибо я поступал по партийной совести. И вот ока-залось: есть такой человек -- полковник Халтаев. Вче-ра я говорил так не потому, что забыл своего со-ратника и друга, а потому, что не думал, что он будет ходатайствовать, ручаться за вас. А я его знаю как верного и испытанного ленинца и не могу отказать ему, и вы должны запомнить: не могу отказать ему, а не вам -- в этом принципи-альная причина моего неожиданного решения. Вам еще предстоит заслужить доверие, хотя отныне, при-гласив в дом, считаю вас другом, ибо Эргаш-ака хочет, чтобы я протянул вам руку помощи.

Но плохим бы я оказался партийным вожаком, если руководствовался только эмоциями, личными привязанностями, -- нам, коммунистам, такой подход претит. Положение с вами настолько серьезно, что все-таки буду держать ваше личное дело у себя в сейфе, а вам даю шанс искупить вину перед това-рищами по партии активной работой, чтобы и впредь район был передовым в области. На днях я с турецкой делегацией наведаюсь к вам в район -- не ударьте в грязь лицом. В хозяйственных делах вы все-таки мастак -- чувствуется хорошее инженер-ное образование, а вот в вопросах идеологии, кад-ровой политики... отныне до полного прощения, так сказать, реабилитации, я хотел бы, чтобы подобные вопросы решали с Эргашем-ака -- у него верный глаз, хорошая идеологическая закалка, он не под-ведет. Надеюсь я и на жизненный и партийный опыт, такт полковника, чтобы он откровенно не подменял вас, не дискредитировал авторитет секре-таря райкома в глазах людей... в общем, я даю вам шанс сработаться.

Сидели за столом они еще долго, но только первый большой монолог Тилляходжаева оказался внятным, ясным, без обиняков, и Пулат Муминович понял, что сохранил пост, уцелел, помилован, хотя и попадал под контроль Халтаева. Все остальное время, а говорил только хозяин дома, опять шла невнятица, абстрактные разговоры, сплошь состоя-щие из аллегорий, непонятно к кому относящихся, -- к полковнику или секретарю райкома с урезанными полномочиями. Пулат Муминович видел, что на-чальник милиции, силясь понять старого друга, от натуги взмок, то и дело вытирал платочком пот со лба. Чувствовалось, что Анвар Абидович ушел так далеко не только по должности, -бывший со-ратник с двумя дипломами никак не поспевал за ходом его мыслей. Откровенно говоря, ничего не понимал и Махмудов; хорошо, что ситуация с ним прояснилась с самого начала, ибо в "комнате скром-ности" страх вновь заполнил его душу почти до обморочного состояния, и сейчас, когда сомнения рассеялись и все стало на свои места, он ощущал такую духовную пустоту, апатию, что уже плохо соображал. Единственно, чего ему хотелось, -- остаться одному и хорошенько выспаться. Ему не хотелось сегодня даже анализировать, что же он на самом деле потерял, чем поступился, а что приобрел вза-мен. Слушать первого приходилось из вежливости, хотя, наверное, следовало все мотать на ус, но Пулат Муминович устал, размяк, понимал туго, а здесь нужна была игра живого ума, соперничество мыслей.

Уловил Махмудов нечто вроде намека на то, что отныне хозяин дома в расчете с полковником и что цена, по которой он рассчитался, якобы слишком велика, ибо ради старого друга приходится посту-паться партийными принципами, хотя за точность выводов секретарь райкома не поручился бы -слишком уж за густой вуалью подавались туманные мыс-ли. Застолье катилось мерно, без эмоциональных всплесков и очень походило на вялую игру в футбол в одни ворота, как вдруг, впервые за вечер, не-ожиданно вошла жена -- та самая, которую Наполеон лично принял в партию, а она узнала об этом, когда он принес ей домой партбилет, -- очень кра-сивая, милая женщина, и, извинившись за вторже-ние в мужскую компанию, сказала, что хозяина просят к телефону из Москвы. По растерянному лицу супруги можно было догадаться, что звонили не простые люди. По тому, как сорвался первый, чуть не смахнув тарелку со стола, Пулат Муминович понял, что тот ждал звонка или, по крайней мере, знал, кто вызывает его, -- на случайный звонок, даже из Москвы, он не кинулся бы сломя голову. Что и говорить, собой он владел и держался прекрасно.

Вернулся он в зал минут через десять веселый, взволнованный, а точнее, просто ошалелый от ра-дости -- куда солидность делась, довольно потирал руки, даже велел жене сесть за стол, обмыть столь важное событие.