Двойное проникновение (double penetration) или Записки юного негодяя

После расправы над украинскими фашистами я по-новому взглянул и на окружающих меня людей: если не бояться требовать, то тебе все уступают: по природе они лишь стадо, послушно покоряющееся сильной руке. Когда ты начинаешь презирать людей, они тебя боготворят. В этом мире всегда почетно быть палачом. Теперь мне предстояло встретиться с Хомяковым и отомстить: аз воздам, забрав у него то, что по праву принадлежало мне и только мне. Бог может быть только один на небе и на земле, и имя ему — Я.

Я опустил палец в кровь поверженных врагов и начертил на зеркале надпись «Revenge», что по-английски означало «месть», а над ней — перевернутую пятиконечную звезду в круге: отвлекающий маневр, попытка выдать произошедшее за ритуальное убийство. Для убедительности я дописал слова «rose», а справа от круга — «cross», намекая на пражскую ложу «Роза и крест». Затем тщательно смыл кровь с рук, нисколько не беспокоясь об отпечатках пальцев — экзоскелет создавали для шпионов, а перчатки, удивительные, фантастические наноперчатки не оставляли следов, — и отправился к себе в Radisson, предварительно сообщив портье свои координаты.

Я точно рассчитал, как выйти из-под удара: нужно не скрываться, а сотрудничать со следствием, если хочешь, чтобы тебя не заподозрили, — ведь убийство произошло в моем номере. Я вернулся к себе, переоделся и принялся ждать, надежно спрятав все улики. Через несколько часов мне в номер позвонил портье и попросил спуститься к нему, меня ждали двое полицейских. Очень вежливо, почти лениво они попросили проехать с ними в участок, чтобы дать объяснение о «происшествии»: именно так они выразились, явно избегая слова «убийство».

В полиции я попросил переводчика, чтобы подстраховаться: думал таким образом потянуть время, но, к удивлению, полицейские словно этого и ждали, тут же пригласили в комнату для допросов переводчицу Ольгу, представительницу нашего посольства. Это меня довольно сильно удивило и одновременно насторожило: неужели они всерьез рассматривают меня в качестве обвиняемого.

Допрос вел добродушный следователь в пышных усах, его фамилия — Кржемилек, совсем как у гномика из детской сказки. Он попросил рассказать, что я знаю о случившемся в моем номере сегодня: подозрительно не упомянул, что расследует убийство. Стараясь как можно тщательнее подбирать слова, я изложил следующую версию. Я приехал в Прагу, чтобы встретиться с представителем масонской ложи «Роза и крест»; когда я вселился в номер, то обнаружил, что за мной кто-то следит; мои преследователи вломились ко мне и потребовали, чтобы я свел их с масонами; они хотели предложить масонам купить некий нацистский артефакт, привезенный с Украины; я сбежал из гостиницы, сделав вид, что съехал, и неделю пережидал в Radisson’e, надеясь от них отделаться, а когда вернулся в номер, где должна была состояться встреча с масонами, снова обнаружил нацистов: все это время они продолжали выслеживать меня; они поднялись ко мне, где я сообщил им, что встреча произойдет именно здесь и сейчас, после чего, оставив их в номере и не дожидаясь представителя ложи, ушел, сообщив о своем местоположении портье в надежде, что масоны сами меня найдут.

В отличие от мундирного человека Басманова у меня на Родине, чешский Мегрэ совершенно не удивился, что в истории фигурируют масоны, тщательно записал название ложи, уточнил у меня, как я с ними связывался, и попросил меня в заключение раздеться и продемонстрировать свою мускулатуру. Увиденное явно его не впечатлило. Кржемилек долго фыркал в усы и наконец выдавил: «Не можно, абсолютно не можно» (видимо, подразумевая мои физические возможности убивать людей голыми руками), долго извинялся за доставленное беспокойство и предупредил, что свяжется со мной, если в ходе следствия возникнут дополнительные вопросы, снял отпечатки пальцев и отпустил меня.

Допрос закончился в два часа ночи, полицейские довезли меня до отеля, я поднялся к себе в номер, но не смог оставаться там один; меня вдруг охватила вязко-гнетущая депрессия, словно компенсация за эйфорию во время расправы над хохлами. Так что я вышел на улицу и отправился на Вацлавскую площадь: окунуться в человеческий поток и отогнать мысли о собственном абсолютном одиночестве.

На площади какая-то девица всучила мне флаер стриптиз-клуба «Голдфингер», от нечего делать решил туда сходить: деньги есть, почему бы не развлечься? Клуб располагался в здании бывшего театра, отчего атмосфера чувственной распущенности была приправлена изрядной долей шутовской буффонады: не только танцы у шеста, но и бурлеск-шоу, бабл-данс, танец живота, инфернальный стриптиз со змеями и «Шокирующая Азия» — я чувствовал себя, словно в зоопарке, где выставляли все виды женского соблазна.