Двойное сердце агента

– Какая же ты мразь! – воскликнула она. – Как ты мог?! Предать Павла Михайловича?! Как ты мог продаться американцам?! Подонок!

– Зина, – неожиданно прервал ее Плужников, – а с чего вы взяли, что он продался американцам?

– Ну как с чего? А что, нет? – Зина с недоумением и некоторым испугом посмотрела на Плужникова. – Я не понимаю…

– Список преступлений гражданина Гудасова, – хитро прищурившись, сказал генерал, – достаточно широк: подлог, кража секретных документов…

– Это Сидоров приказал! – перебивая, жалобно крикнул Гудасов.

– …использование служебного положения, – не обращая внимания на возглас Гудасова, продолжил Плужников, – покушение на убийство и даже убийство – валютчика Яшки Грома… Но в этом списке нет предательства Родины… и на ЦРУ гражданин Гудасов не работает.

– Как нет? – попятилась в сторону двери Зина. – Почему не работает?

Олейников преградил ей дорогу.

– Потому что, Зиночка, – сказал он, – на ЦРУ работаете вы! Тринадцать ведь несчастливое число?

– Тринадцать? – побледнела Зина.

– Тринадцать! – кивнул Олейников. – Тринадцать тысяч долларов, помните? Которые якобы получил от американцев Павел Михайлович. Сначала было десять, а потом выяснилось, что тринадцать. Господин Сайрус как бы оговорился.

– Я не понимаю, о чем вы говорите… – еле слышно произнесла Зина.

– Да все вы понимаете, – продолжил Олейников. – Всем подозреваемым в работе на американскую разведку мы назвали разные суммы. Гражданину Гудасову, например, была названа сумма в двенадцать тысяч. А вам, Зина, именно тринадцать! И именно эта цифра попала к господину Сайрусу. Вы ведь неплохо с ним знакомы, не правда ли? Кроме того, ставлю вас в известность, что ваш брат – администратор спецкасс Большого театра – уже арестован и дает признательные показания.

Рука Зины потянулась к воротнику платья.

– Гражданка Воротникова, – подал голос Зорин, – не суетитесь. Ампулу с ядом в воротнике вашего платья мы заменили.

– Детский сад… – покачал головой Олейников.

Зина бросила на него злобный взгляд.

– Павел Михайлович, – улыбнулся Олейников Плужникову, – я, пожалуй, пойду. Не люблю выяснять отношения с женщинами…

– Подожди! – окликнул его Плужников. – Давай на секундочку выйдем в приемную.

* * *

– Я так понимаю, – тихо сказал Плужников, плотно закрыв дверь из кабинета в приемную, – что гибель Томаса не позволяет нам установить, кого он завербовал на заводе?

Олейников взглянул в глаза генералу и улыбнулся.

– Ты уверен? – спросил Плужников.

Олейников кивнул.

– Ты в нем уверен? – делая ударение на словах «в нем», уточнил генерал.

– Уверен, Пал Михалыч, – вновь кивнул Петр. – Помните, вы как-то сказали, тогда, в зоопарке: милосердие паче справедливости. Я, кстати, понял, чьи эти слова – Христа ведь?

Плужников пристально посмотрел на Олейникова, покачал головой, улыбнулся, крепко обнял его и молча ушел в кабинет.

* * *

Жаркое июньское солнце медленно пряталось за горизонт, бросая последние тонкие лучики на две аккуратные могилки на высоком берегу Волги:

ОЛЕЙНИКОВА Елизавета Андреевна

1897–1959

ЦИБУЛЯ Николай Васильевич

1896–1961

Катя поправила цветы на могиле, и они с Олейниковым пошли по дорожке к реке. Вышли на берег. Постояли немного, любуясь закатом.

– Спасибо тебе за все… – улыбнулась Катя, беря Олейникова за руку.

Олейников не ответил.

– А мы уезжаем, – тихо сказала она, – в Новосибирск. Там в кардиоцентре врач есть – Мешалкин. Уникальные операции начал делать. Им недавно какой-то американец все необходимое оборудование пожертвовал…

– Американец?.. – скользнула по лицу Олейникова легкая улыбка.

– Русского происхождения… Представляешь, закупил на свои деньги массу оборудования, а имя свое назвать отказался! Говорят, авиаконструктор, когда-то с Сикорским работал… Есть же добрые люди на свете!

– Это правда… – с легкой грустью в голосе сказал Олейников.

– Мы с Сережей так верим, что он Петруше поможет! – воскликнула Катя.

– Конечно поможет. Даже не сомневайся! В жизни вообще главное – верить…

Катя прижала руку к щеке Олейникова, заглянула в его глаза.

– Ты прости меня, Петр… – прошептала она. – Это моя жизнь. И я должна быть с ними.

И, нежно поцеловав Олейникова в губы, она ушла…

* * *

Уже совсем стемнело.

Олейников неспешно брел по улочкам Волжанска.

Свернул в подворотню и вышел к дому, где жил Цибуля.

Сел на лавочку у подъезда.

С тоской посмотрел на темные окна дяди-Колиной квартиры.

Закурил.

Тихонько запел:

          Летчики-пилоты! Бомбы-пулеметы!
          Вот и улетели в дальний путь…
          Вы когда вернетесь? Я не знаю, скоро ли?
          Только возвращайтесь хоть когда-нибудь…

Подворотню осветили фары, и во двор въехала машина.

Хлопнула дверца.

К Олейникову подошел Зорин и сел рядом.

– Привет, – сказал Зорин.

– Привет, – ответил Олейников.

Зорин достал свой «Казбек». Закурил.

– Меня Павел Михайлович за тобой прислал, – словно извиняясь, сказал Зорин.