Двойной без сахара

— Зачем так грубо? — голос его понизился на две октавы. Дверь он распахнул, вооружившись фальцетом. — Сейчас злость тебе не к лицу.

— Прости, но я уже выплакалась, — Пальцы скрутились в кулаки и слиплись друг с другом. — Надо было приехать пораньше.

— Прости, не я ставил ограничители скорости на дорогах. Я сорвался сразу, как только Падди сказал…

Шон опустил глаза и закусил губу.

— Трепло твой дружок, ничего не скажешь. Дура я была, что поделилась с ним.

Шон вскинул глаза:

— Знаешь, в этом и заключается дружба… Обидно, что ты не позвонила мне сама.

— А мне обидно, что ты не понял, почему я не позвонила. Потому что ты последний, кого я хочу видеть.

Шон сглотнул слюну слишком громко, или я перестала дышать от его близости, и потому тишина стала абсолютной.

— И при этом ты плачешь в моем доме. Ты не думала, что хозяин может вернуться в любой момент?

— Я думала, у хозяина найдутся дела поважнее моих соплей. Племянники, например. Интересно, что ты сказал Моне?

Шон сглотнул, кажется, еще громче.

— Правду. Она у меня на лице была написана. Я ехал к тебе. Гнал, как ненормальный. У меня сердце остановилось, когда я увидел твои кроссовки на пороге моего дома. Что ты тогда тут делаешь, если не ждешь меня?

Я махнула в сторону стола.

— За лампочкой пришла. У Мойры перегорела. Извини, одну я разбила. Но замок на окне целый.

Шон прошел мимо, чуть не снеся меня плечом, и закрыл окно. Какая ж у него широкая спина. Луны теперь не видно. Стало совсем темно.

— Выходит, ты плачешь над разбитой лампочкой? — спросил он, не оборачиваясь.

— Ты ведь не можешь плакать по Эрику. Ты его не любила…

— Я плачу по себе! — почти закричала я. — И только по себе. Именно это я и сказала Падди. И заодно намекнула, чтобы он не смел звонить Шону Муру. Но я, видимо, очень плохо говорю по-английски.

Шон развернулся и провалился к раковине, как я когда-то. Как же давно это было,

ужас…

— У Падди прекрасная память. Он передал твои слова дословно. И добавил: приятель, это твой второй шанс. Не упусти его.

— Я не хочу быть твоим вторым шансом! — теперь уж я точно кричала. — И не только твоим. Я была им три года. С меня хватит! Тогда я хотя бы не знала, чья я бледная тень. А ты предлагаешь сознательно каждый день трястись, что появится Кара, и ты побежишь к ней, задрав хвост… Спасибо, не надо!

Шон сделал шаг от раковины, но не протянул ко мне рук. К счастью, потому что мои кулаки не разжимались, и я могла ударить, а он последний, кому я хотела сделать больно. Надо было уехать днем. Какая же я дура, что пошла проститься с Падди.

— Кары в моей жизни больше нет, — Голос Шона звучал неестественно глухо.

— Ее появления ты можешь не бояться.

Я усмехнулась и покачала головой:

— Какой же ты дурак! Иджит! Мой тебе совет: хочешь отношений с женщиной, не заканчивай каждый разговор воспоминаниями о Каре!

Шон промолчал, но взгляд его стал чернее ночи. Теперь сглотнула я.

— Хочешь знать, что имя Кара значит в русском языке? — Ия объяснила. — Так вот, пусть она остается твоей карой, не моей. Мне достаточно того, что у меня есть, — Я еле сдержалась и не сказала «своего дерьма». — Извини, Шон! Этого разговора не должно было быть. Прощание в Корке мне понравилось куда больше. Зачем ты приехал? На что ты рассчитывал? Нет! — подняла я руку, будто могла дотянуться до его губ. — Молчи! Не надо ничего говорить. Какая же я дура…

И я вновь опустилась на плитку. Только теперь за спиной был холодильник, и закипевший затылок получил холодный компресс. Я видела лишь ноги Шона. В ботинках — впервые, наверное, не разулся дома. Он не подходил ко мне, а я поняла, что без помощи не встану. Даже пьяной я владела своим телом лучше, чем сейчас. Выплаканные слезы и дикий ор на хозяина приютившего меня дома опустошили, забрали у меня последние силы… Я закрыла глаза.

— Лана, что это?

По шелесту я поняла, что Шон нашел родительский портрет, потому ответила, не открывая глаз:

— Мой прощальный подарок. Прости, что в карандаше. У меня под рукой ничего не было. Только забытый тобой альбом и строительный карандаш. Я бы нарисовала по новой, но у меня уже нет времени. Прости.

— Лана!

Голос слышался совсем близко. Я открыла глаза — Шон присел на корточки напротив меня. Подошел в ботинках совершенно бесшумно. Или я оглохла от пульсирующей в голове крови. Мне надо поспать. Лечь и не открывать глаз до самого утра.

— Ты нарисовала это сейчас, пока искала лампочку?

Я покачала головой, хотя могла бы соврать.

— Я ночевала здесь. Ты ведь разрешил.

Шон протянул руки, и я не дернулась. Теплые пальцы смахнули новые слезы со щек.

— Останься на эту ночь тоже. Я буду спать на диване.

Я затрясла головой:

— Твоим родителям это не понравится. Я едва вымолила у них разрешение на эту ночь.

— Лана…

— Мойра рассказала про своего Коннора. Мне было так страшно здесь одной, ты не представляешь.

— Но сегодня ты будешь со мной. Родители у меня добрые. Только несчастные.

— Шон, ты тоже сумасшедший, да?

— Наверное, иначе бы меня сейчас здесь не было. Лана… Не уезжай. Я прошу тебя, не уезжай.