Двойной без сахара

Шутка Шона про охотника заставила улыбнуться. Поздновато для господина Гончара выходить на охоту, да и с добычей он немного прогадал. Как, впрочем, и господин Констебль. Я достала из холодильника банку и высыпала в вазочку оставшиеся оливки.

— АГуа serving dinner so early? (Ты решила так рано приготовить ужин?)

— No, Sir. Just cleaning brushes. (Нет, сэр. Я всего лишь мою кисти.)

Я скопировала улыбку Шона и, капнув в банку немного жидкости для мытья посуды, наполнила наполовину водой. Затем принесла с улицы кисти, плотно затворив французские двери, и, ополоснув, оставила отмачиваться. Оливки на столе выглядели слишком одинокими, потому я добавила к ним французский сыр, виноград, крекеры и… Все. Строгать салат совершенно не хотелось, как и запекать рыбу. К тому же, после бургера я не успела проголодаться, а устраивать званный ужин для Шона не было ни сил, ни желания.

Ноги уже начали ныть. За окном сгущались сумерки, и я втихаря успела прикрыть рот ладонью. Голова становилась тяжелой от непреодолимого желания завалиться спать. Чайник наконец закипел. Я сняла его с огня и обернулась к назойливому гостю.

— Есть замороженные булочки с ягодами. Я могу испечь их.

— Не беспокойся обо мне. Если только тебе хочется.

Я пожала плечами.

— К чаю ничего нет.

— Могу принести шоколад из машины, если тебе хочется?

— У тебя там шоколадная лавка в бардачке уместилась?

Ирландец опустил глаза:

— У меня развилась шоколадная зависимость, как только бросил курить, — Шон вновь улыбался неподражаемой детской улыбкой. — Человек всегда отчего-то зависит…

— У тебя, кажется, две зависимости. И шоколад не самая страшная из них.

— Я сказал тебе уже, что могу не пить, — детская мягкость в лице и голосе тут же испарилась, и я пожалела, что вновь наступила на больной мозоль.

— А вот я не могу.

Я попыталась сначала улыбнуться, а потом решила, что лучше молча достать из шкафчика бутылку. Под руку попалось «Бордо», которое я так и не выпила с Лиззи из-за дурацкой ссоры. Вновь мысли мои обратились к брошенному мольберту и странному желанию отправиться с господином Гончаром к океану. А потом я вспомнила недоуменный взгляд ирландского кассира при виде тележки, доверху набитой бутылками вина. Впрочем, при виде ценников взгляд у меня был не лучше, и даже Лиззи, казалось, с минуту колебалась, но потом решила не изменять винной привычке ради меньшего счета на кредитке.

Бутылка опустилась на стол, рядом лег штопор. Я взяла с полотенца два перевернутых для просушки бокала.

— Я должен открыть?

Шон продолжал держать пальцы сомкнутыми в замок.

— Я могу сама открыть.

Его промедление казалось странным.

— Ты уверена, что хочешь пить?

— Уверена. Я не собираюсь отказываться от своего ежедневного бокала вина лишь потому, что не могу предложить тебе виски.

— В Ирландии надо пить пиво и виски. У нас мало кто пьет вино, потому в магазинах ничего хорошего не найдешь. Для виноделов Ирландия гиблый рынок.

— Положись на выбор Лиззи. Она смыслит в вине и, если после первой бутылки, не выбросила все остальные, то мы точно не отравимся.

— А ты? — Шон наконец притянул к себе штопор и взялся за бутылку. — Ты сама разбираешься в вине?

— Для меня существует две категории вина: вкусное и невкусное. Я не могу прочувствовать разницу между пяти и пятнадцати долларовым вином. А сотню за бутылку может платить лишь какой-то гурман или, прости, русский иммигрант, чтобы выпендриться перед друзьями. Впрочем, я с ними не общаюсь. Наверное, именно потому, что покупаю джинсы за двадцатку, потому что снова не вижу разницы между ними и теми, что стоят триста долларов. Ну, может, стразы не отваливаются после первой стирки, но я со стразами не покупаю. Я так подумала, что уже год ничего себе не покупала.

По странной улыбке, застрявшей в зубах Шона, я поняла, что пора заткнуться. В тишине винная струя слишком громко ударилась о стенки бокала.

— Не говори, что купила ирландский кардиган в Штатах.

— Нет, — я даже выдохнула, когда улыбка наконец осветила лицо Шона. — Это подарок Лиззи. Она ведь не в первый раз в Ирландии и знает, что мне действительно нужно из одежды. Я, кажется, не вылезу из него до конца отпуска.

— Ты одеяло включаешь?

— Оно электрическое?

— Конечно, а как иначе, когда все мои гости из Штатов.

— Буду знать. Впрочем, ночами я не мерзну. Пижама теплая.

— Я помню.

Я опустила взгляд в бокал, прикусила язык и поклялась себе молчать. Любой разговор с Шоном теперь стал походить на прыжки с кочки на кочку, и если я сорвусь в болото, то он не протянет руку, а лишь окончательно утопит меня.

— 31а1п1е! — подняла я примирительный бокал.

— С1п-С1п, — улыбнулся Шон в ответ, и я еле удержалась от того, чтобы к итальянскому не добавить еще и русский тост. Нет, и так слишком шаткими становились границы в нашем общении. После первого глотка я не сумела остановиться и опустила на стол бокал лишь с крошечным красным озерцом на дне. Шон продолжал держать свой, так, кажется, и не пригубив.

— Нервы! — сказала я в оправдание и самостоятельно вновь наполнила себе бокал. — Больше двух я не пью, будь спокоен. Почему ты не пьешь?