Двойной писатель

— Бурная у вас фантазия. Рассказ о царь-бомбе меня поразил до глубины души. Да только надо осторожнее пророчествовать. Вашими идеями воспользовались в Париже.

— Рад буду, если пойдут на пользу.

— Нам, а не им. Они ввели комиссаров в Национальную гвардию и наладили центральное командование. По последним сообщениям ее сразу же бросили на штурм Версаля, и есть некоторые успехи. По всей Франции создают крестьянские и рабочие отряды, собирая их в Национальную гвардию, солдат из Версаля переманивают, и очень удачно. Всяческими реформами по вашим заветам, между прочим. По всей Франции разгорается гражданская война. Вот к вам и выставили претензии и Тьер, и Вильгельм. Виктория тоже в опасениях, и его императорское величество. Кто вас надоумил писать такое?

— Я сам придумал.

— Ваша задумка, если это ваша, стала очень действенными рецептами, как рабочим и крестьянам удержать власть после революции, усилить ее и отбиться от врагов. Вы хоть осознаете меру ответственности?

— Я клянусь, что не имею и не имел никаких связей с бунтовщиками.

— А как же Жюль Верн?

— Он же знаменитый писатель. Я даже рискну утверждать, что во Франции нашего века есть только два писателя, которых будут помнить и через тысячу лет. Это Александр Дюма и Жюль Верн.

— Сие еще не доказательство вашей невиновности. Вы же всем, умеющим читать, рассказали о государстве без буржуазии и дворянства, бесклассовом обществе.

— Положим, не совсем так. Там элита это ученые, чиновники высших разрядов и генералы. Но в их число может войти любой.

— Этим вы и опасны, — пробурчал генерал жандармерии. — Нельзя такое внушать быдлу.

— Я в первую очередь наше дворянство во главе с Его императорским величеством учу и показываю, что будет, если нынешняя власть будет недостойна править.

— Самым умным себя считаешь, писака?

— Нет, что вы. Я не напрашиваюсь, чтобы меня слушали. Я всем рассказал, кто захочет, тот поймет.

— Да уж, поняли некоторые. В Сибирь поедешь за эти романы, — заявил жандарм.

— Позвольте уточнить. В больших печах можно чугун выплавлять, но можно и людей сжигать. Топором можно рубить и дрова, и людские головы. Кто виноват, по вашему?

— Какие печи? Это вы про те, что в третьем романе были созданы по приказу Бесноватого вождя? — дернулся Петр Андреевич. — Вы какой-то бред написали про немцев. Хотя, если всякие сипаи французской и британской армий будут безнаказанно насиловать немок, а евреи обнаглеют, то кто знает.

— Да, всякие знания можно обратить на пользу и во вред. Я в первую очередь старался честно показать, какие трудности и беды возможны при создании державы без буржуазии и дворянства, и как ее создавать и развивать по уму. Никто вам не запрещает использовать то, что я описал.

— Не все так просто, — ухмыльнулся жандарм. — Не можем же мы наплевать на просьбу той же королевы Виктории.

— Признаться, я думал, что Романов Александр Николаевич император и самодержец Всероссийский, а не вице-король России, подчиненный английской королеве.

— Я передам ваши слова Его Императорскому величеству, и ждите лишения дворянского титула, — побагровел Шувалов. Толстой переменился в лице и заговорил совсем по другому и с другой мимикой:

— У России только три союзника: армия, флот и служба государственной безопасности. Крымская война тому доказательство. Лорд Палмерстон сказал "У нас нет неизменных союзников, у нас нет вечных врагов. Лишь наши интересы неизменны и вечны, и наш долг — следовать им". И Россия тоже должна следовать этому завету.

— Интересно вы выразились "служба государственной безопасности". Это вы про Третье отделение?

— Не только. Разведка, контрразведка, политическая полиция и тому подобные функции.

— Как вы сказали, контрразведка? — заинтересовался Петр Андреевич.

— Да, специальная служба, которая занимается всемерным усложнением деятельности иностранных шпионов и охотой за ними. Агентам влияния тоже гадит, как может. А вы что, не знали? — сильно удивился Толстой.

— Агентам влияния?

— Да, тем, кто дурит голову народу и властям в пользу чужой державы.

— У нас нет такой службы, — замялся Шувалов.

— Очень зря. Ее нужно было еще позавчера создать, чтобы враги про Россию меньше знали, — упрекнул писатель. Жандарм закашлялся, чтобы скрыть паузу. Было очевидно, что Толстой совсем не враг Российской империи. Есть сомнения, что сторонник царя и искренний дворянин, и все на этом. Оттого и завел разговор в другую сторону: