Двойной портрет

Сейчас выяснилось, что в те минуты, когда внучка Инна уважительно перебирала дедовские ордена и медали, то думала она не о воинской славе контр-адмирала Зорина-Рощинского, а о его грядущих воинских похоронах с оркестром и процессией. Инюше довелось пару раз увидеть пышные военные похороны, перед покойником несли подушечки с орденами, ребенка это зрелище просто заворожило. И вот, перебирая регалии живого и здорового деда Пети, бессердечный ребенок прикидывал, на сколько бархатных подушечек хватит орденов и медалей, будет ли зрелище столь же внушительным. Хотя умишка хватало никого в мечтания не посвящать, даже уважаемую сестричку Тамусю. Только сегодня в скверике тайна вышла на свет, мы посмеялись и отчасти утешились, потом разошлись по домам.

А вот прямо сейчас у меня всплыл эпизод с участием деда Пети, надо будет обязательно рассказать Инюше, там и бабуля участвовала, будет как сводный семейный фольклор, пригодится детям и внукам.

Тамусе тогда было восемь лет, она училась в первом или во втором классе, помнится, что время года стояло тёплое, ходили без пальто и шапок. И вот, без пальто и шапок несколько юных школьниц сговорились и сбежали со скучного урока ритмики, на котором заставляли танцевать старинный танец „па де грас“, очень нудный.

Когда мелкие озорницы явились в школу за своими портфелями в раздевалку, там ждала первая учительница Юлия Сергеевна, ей донесли о групповом прогуле. К слову сказать, Юлия была выдающаяся женщина, типичный представитель славной когорты советских учителей жизни, это я сейчас понимаю. А тогда видела перед собой пожилую очень тучную особу, обычно в коричневом платье. В моих детских наблюдениях Юлия Сергеевна неуклонно расширялась сверху вниз, начиная от маленького пучка на макушке, приобретая вид выпуклой пирамиды. Первая учительница до ужаса походила на шахматную пешку, иногда казалось, что у нее под подолом пришита войлочная подкладка, на которой она неслышно передвигается.

На самом деле Юлия Сергеевна была суровой особой с надзирательским уклоном. Она выделяла Тамусю, как отличницу, но имела для девочки особые планы воспитания. Сейчас приоткрою, какие конкретно, даже нынче становится страшно за детей, врученных такому попечению.

Так вот, когда юные нарушительницы стайкой попались ей в руки, Юлия Сергеевна не только выразила суровое порицание, но строго потребовала выдать зачинщицу самовольной отлучки. Девочкам следовало сознаться, кто именно предложил прогулять урок. Юные девицы-октябрята, надо сказать, сговорившись заранее, доложили с покаянием, что идея явилась всем одновременно, так что козу отпущения уже не найти.

Славная учительница, зная уловки вверенной молодежи, объяснения не приняла, и стала спрашивать каждую по отдельности: не ты ли, милочка? А ну-ка, сознавайся! Сломалась лишь одна из девиц, подружка Тамуси, и с плачем сказала, что нет, не она, а кто — она не знает. Все галдели, побежали и увлекли ее за собой против воли. Малодушную крошку Нату отпустили, остальных продолжали допрашивать с пристрастием. Юлия Сергеевна не могла допустить, чтобы стайка мелочи одержала вверх и ушла просто наказанная, а не вывернутая наизнанку. Для выяснения истины заслуженная учительница преподнесла почти что шахматный гамбит, наверное, не импровизацию, а выверенный опытом метод воспитания.

Юлия Сергеевна сказала примерно следующее: виновница должна сознаться, или, если не сознается никто, то отличница Тамара Зорина-Рощинская должна ее обнародовать, как особа, облеченная доверием.

Это её, Тамары, долг перед Родиной и коллективом. Но если Зорина-Рощинская не выдаст зачинщицу прогула, то Юлия Сергевна будет считать, что зачинщицей была сама Тамара. То есть, в принципе неважно, кого назначить и примерно наказать, однако Тамара отвечает за всех. Никто не сознался, юных преступниц отпустили ждать общего наказания, и перед школьным крыльцом остались Тамуся и учительница.

Что касается бедного ребёнка Тамуси, то она инстинктом понимала, что следовать предписанным путём нельзя ни за что и никогда, невзирая на доводы и принуждения. Иначе с ней произойдет примерно то же, что с игрушкой, попавшей в лихие руки младшей сестрички Ксаны. Вспоротый живот, дыра в голове, и перед вами не кукла Вероника, а груда мятого страшненького хлама.

Юлия Сергеевна побилась с упрямой отличницей, пытаясь склонить к признанию чужой вины, но не достигла своего, жертва молчала, угрюмо набычившись, и ковыряла ногой землю. Плохой признак. Учительница подумала и произнесла сакраментальные слова: „Иди за родителями, без них я тебя в школу завтра не пущу“.