Двойной портрет

И вот по пути за бабочками, как только девочки миновали железную дорогу, где остались следы крушения поезда, пишет Инюша, та самая Люда стала расспрашивать о дедушке Пете. Правда ли, что он был настоящий генерал, и каких именно войск. Инюша честно призналась, что контр-адмирал — это чуть меньше сухопутного генерала. Но Люда всё равно осталась недовольна. Да я совсем забыла, что она вела Инюшу к своей бабушке в другую, глухую деревню под названием Теремки, та вроде хотела девочкам рассказать какой-то особый секрет, и дедушка генерал должен был сгодиться. Но контр-адмирал, увы, не подошел.

И вот, пишет Инюша, они прошли себе сказочными местами, наловили бабочек на промоине у болота, в том числе того самого „Адмирала“ и еще шоколадницу с голубыми кружочками. Люда все время напоминала, что Инюша поймала своего деда.

Но самое странное, Инюша даже в письме продолжает удивляться, вышло вот что. Они наконец пришли в эти самые Теремки, а никакой деревни на месте не оказалось, ни одного дома, только три сруба над фундаментами! Нету никаких Теремков! Просто фантастика, как будто пришельцы всех унесли! Люда сама удивлялась и растерялась, Инюша не поняла, что произошло. Где же бабушка с секретом, где жители? И дома-то куда делись? Люда тоже была в полном недоумении, никто ничего не понял.

Потом наша бабуля предположила, что родные Люды покинули дальнюю деревню, переехали вместе с домами в менее глухое место, а девочка не хотела с этим примириться, и разыграла представление для себя и подружки. Мол, психика у человека — вещь непростая, бабуля иногда почитывает специальную литературу, поэтому ей можно доверять. Но мы с Инюшей домыслили запутанную историю из области фантастики или даже детектив. Она предложила придумать объяснение — извольте!

Там в Лизервном овраге во время войны, скажем, ковали секретное оружие, очень ядовитое, а жители ничего не знали. Потом, а именно сейчас спохватились и переселили спешно-секретно за тридевять земель, и строго велели хранить тайну. Туда придут особые машины и весь Лизервный овраг засыплют землей для безопасности. Не будем дальше фантазировать, надобно готовиться к русскому письменному, наверное, поэтому я разболталась на 10 страниц. Кому придёт охота читать в сияющем июне про типичных представителей отмирающего сословия? Правда, говорят, что эти экзамены — сущие пустяки, вот на аттестат будет нечто, десять штук подряд! Пока, привет типичным представителям!»

Закладка третья, пустая, без значков от Кати

«…Не могу никому рассказать, даже Инюше, это только моё, но что себе говорить — не знаю. Я перестала понимать, что произошло.

Вчера было всё ясно, я себя знала, и вещи были на местах. Меня звали Тамарой, лет мне было 17 лет от роду, я заканчивала школу и собиралась поступать в университет, занималась с репетиторами, близкое и иное будущее простиралось передо мною, как знакомая освоенная картина.

К ней имелось дополнение, в виде постоянного кавалера Гриши, который не оставлял меня в покое, надеялся непонятно на что, скучно, но лестно. Но это было вчера.

А что сегодня? Утром меня поднял с постели звонок, и я, как была в ночной рубашке, кинулась к телефону. Да, меня позвали, спросили, как оно, и будет ли продолжение? Ужас, но я сказала, что обязательно будет, но позже. Мне надо учиться. В трубке смеялись. Ну как, девица Тамара? Не пойти ли нам сегодня с Гришей в кино, он так просил. Как раз вместо продолжения, наконец-то согласиться и пойти в кино, а под часами пускай ждут, ну как?

Марфа Васильевна, мой ученый репетитор, зачем вы задержали меня сверх положенного времени, с какой радости давали смотреть альбом? Очень там были красивые картинки были, британская художественная школа называлась „прерафаэлиты“, я листала и не могла остановиться, раза три прошлась по альбому. Поэтому ехала в метро позже положенного времени, шёл десятый час вечера, я ехала и изучала в дороге сборник тестов по языку. Марфа Васильевна дала с собой, и я не теряла времени, экзамен-то будет не шуточный!

Остановись мгновенье, так вроде сказал Фауст? Хорошо, остановили! Там в остановленном времени сквозь темные туннели покачиваясь, мчался вагон, изнутри желтый с коричневым, как огромный бисквит с корочкой. Народу почти не было, я тоже покачивалась вместе с вагоном, иногда отрывалась от замысловатых английских фраз в учебнике и засматривалась на свое отражение в окне напротив. Оно ехало в стекле с той же скоростью и мне отчетливо не нравилось. А всё „прерафаэлиты“.

У них на картинах женщины иные, в них чувствуется тайна. А тут что? Черт-те что и сбоку бантик! Ну ладно, не сбоку, а сверху, под бантиком приличные кудри россыпью, но более ничего! Никакой выразительности, тем более тайны, портрет школьницы! Ну и пускай едет, куда хочет! Я делала портрету гримасу и обращалась к книге, так и ехала.