Двоюродная жизнь

– “Шлосс-Иоханнисберга” я бы выпил. Номер семнадцать. Ну пятнадцать, в самом крайнем случае.

Официант, естественно, качает головой. А я пожимаю плечами, встаю и иду к гардеробу.

В третьем ресторане я спрашиваю, болезненно наморщив лоб:

– Нельзя ли выключить музыку совсем?

– Нет, что вы. Люди же отдыхают!

– Ну, приятного им отдыха. И вам спасибо.

Иду дальше. В четвертом ресторане особо себя не утруждаю объяснениями своих мотивов. Останавливаюсь посреди зала. Ко мне подходит официант. Я чуть поднимаю руку, озираюсь придирчивым оком и говорю, как бы сам себе:

– Здесь как-то… Как-то не всё так, как я привык.

Поворачиваюсь и ухожу. Иду себе дальше».

«И вот так десять раз?» – спросил я.

«Иногда двенадцать».

«А где же ты в конце концов ешь?»

«Дома, – сказал он. – Стакан кефира перед сном. Решил, понимаешь ты, последить за фигурой…»

И он похлопал себя по животу, который под пиджаком был почти незаметен, но всё же слегка нависал над поясом.

сон на 25 июля 2018 года Пятьдесят рублей

Сижу с друзьями в кафе в одном переулке на Девичьем поле – а чтобы не выпендриваться – на Пироговке. Сидим на веранде. Напротив, буквально через дорогу, какое-то медучреждение: Пироговка, ясное дело.

Там на крыльце назревает скандал: пожилого высокого худого мужчину с сумкой – выталкивают из дверей и стараются спихнуть с крыльца две тетки и мужик в форме охранника. Крики. Прохожие останавливаются. Собирается маленькая толпа. Мне становится интересно, что там такое. Я встаю из-за стола, говорю друзьям «я сейчас» – и перехожу улицу.

Этот высокий худой старик объясняет, волнуясь: он записался на платную госпитализацию, это дорого, но он собрал деньги, заранее все оплатил, а вот сейчас оказывается, что надо заплатить еще не пойми за что тысячу рублей, а у него в кармане девятьсот пятьдесят. Всего каких-то пятьдесят рублей не хватает! Он говорит, что родные вечером привезут, а они знать ничего не хотят и вот прямо выталкивают.

– Господи! – говорю я. – Сейчас… (Охлопываю карманы, но бумажник у меня в пиджаке, а пиджак висит на спинке стула в кафе.) Сейчас я возьму деньги и принесу вам.

– Ох, спасибо, спасибо! – бормочет старик. – Я отдам, я отдам…

Я возвращаюсь, достаю из бумажника полсотни, мои друзья спрашивают меня, в чем там дело, я рассказываю, и они начинают совать мне деньги. Вслед за ними – люди с соседних столиков. Говорят: «Отдайте дедушке, а то в больнице вообще без копейки остаться нельзя». Вот у меня в руках некоторая пачечка денег. Я не считаю сколько – только вдруг замечаю там бумажку в 5 евро. Кажется, вон тот мужик сунул, за тем столиком сидит, иностранец, кажется.

Бегу к дверям этой больницы. Никого. Открываю двери. Пустой коридор. Какая-то тетка в халате, вроде нянечки. Говорю:

– Тут какого-то старика выпихивали, потому что у него пятьдесят рублей не хватило, где он?

Она говорит:

– Идите вниз, там касса.

Спускаюсь. Там очень шумно. Потому что рядом в маленьком зале идет репетиция больничного самодеятельного театра. Больные в крашеных простынках играют что-то из старины. Может, даже Шекспира. Но понять невозможно – уж очень они орут и топочут.

Около кассы сидит пожилая дама. Я ее спрашиваю, куда делся тот старик. Она пожимает плечами. Я начинаю злиться, потому что у меня куча чужих денег. Если бы это были только мои пятьдесят рублей, я бы махнул рукой и вернулся в кафе. А сейчас что делать?

Вдруг я вижу, что у этой дамы пирсинг в носу. У нее большой пористый утиный нос, и все ноздри обвешаны пирсингом. Как странно, ей не меньше шестидесяти лет! Я присматриваюсь и вижу, что весь ее нос расшит серебряными нитями. Даже какой-то виден узор. Даже, кажется, буквы. Я сощуриваюсь, чтобы прочитать, но тут в конце коридора появляется тот самый старик, которому я несу деньги.

Он вертит головой – наверное, ищет меня. Я машу ему рукой, случайно задеваю нос этой дамы, она громко визжит – и я просыпаюсь.

Первое желание – заснуть снова, чтобы отдать старику пятьдесят рублей и все остальные собранные для него деньги.

Потом возвращаюсь в реальность окончательно.

Но все-таки несколько секунд думаю: неужели он так и остался без этих роковых пятидесяти рублей и его выгнали из больницы?

семейная жизнь 1. Тапочки

Мой приятель рассказывал:

– Встречались мы с одной хорошей девушкой. Жили вместе месяца три. Но ничего не получилось. Понимаешь, у меня была привычка – зимой, конечно – перед сном класть на батарею свежие трусы-носки-майку. На завтра. Чтоб надеть теплыми. Мне так нравилось. А она смеялась и говорила, что это – не по-мужски. Хотя работа у меня была очень мужская – начцеха на «Трансмаше». Но даже не это главное. Главное – я как ложился в постель? Садился и сбрасывал тапочки. А она – даже когда первая ложилась – становилась коленями на постель и стряхивала тапочки…

– Ну и что? – спросил я.

– Ну и то, что в результате мои тапочки стояли у кровати носами наружу, а ее – носами внутрь.

– Ну и что? – повторил я.