А если бы я не нашел эти билеты, я бы долго корил себя, и страдал бы от неисполненной мечты, и – наверное – влюбился бы в нее еще сильнее, глупее, бессмысленнее.
Поскольку уж очень разными людьми мы были.
Наверное, Любовь сначала отняла у меня эти билетики – дескать, сиди дома, нечего неизвестно за кем гоняться. А потом решила – ну ладно, на, на, вот тебе, попробуй, убедись.
Спасибо.
главное – все счастливы!
Равноправие
Анна Сергеевна Дроздова была биологом, точнее говоря, ихтиологом, занималась редкими глубоководными рыбами; работала в профильном НИИ – простите, что я пишу таким суконно-протокольным языком, потому что суть истории не в этом.
Был у нее муж Борис Петрович, инженер в другом НИИ, хороший, домовитый человек, и маленький сын Кирюша.
Анна Сергеевна часто ездила в долгие командировки-путешествия, в том числе в разные тропические страны. В одной такой командировке – вернее говоря, в плавании на исследовательском судне – она сошлась с начальником экспедиции Милютиным, Евгением Николаевичем.
Когда трехмесячная командировка кончилась, она сообщила своему мужу, что уходит к другому. Уезжает, поскольку тот живет в Петербурге.
Муж Борис Петрович долго умолял ее остаться, не рушить семью, особенно напирая на сына, который – и это правда – обожал папу. Понятное дело – мама слишком часто и подолгу была в отъезде. Долго они препирались, хлопали дверьми, пили по пять чашек кофе ночью на кухне, говорили горькие слова, даже плакали. Оба, и Анна Сергеевна тоже, потому что она любила Бориса Петровича чуть ли не с десятого класса, но вот ведь как все вышло.
В конце концов решили так: она уезжает, но не разводится, а сына оставляет отцу. Тем более что у Бориса Петровича была еще совсем не старая, очень бодрая и деятельная мама, обожавшая внука. «Для ребенка сделаем так, – сказала Анна Сергеевна. – Объясним ему, что у мамы такая работа, сплошные длинные командировки. Но мама будет приезжать».
Она и стала приезжать, примерно так – на две недели раз в полтора месяца. Четырехлетний Кирюша был счастлив, и Борис Петрович тоже был отчасти счастлив, потому что Анна Сергеевна во время своих приездов спала с ним и даже шептала ему разные нежные слова.
Прошел год, и Анна Сергеевна забеременела, от своего нового
Анна Николаевна исправно писала Кирюше письма, присылала в ватсап фотографии разных подводных пещер, даже звонила по телефону, а в условленный срок – когда ее дочери Арине исполнился год и ее можно стало оставить на пару недель на попечение папы, бабушки и няни – приехала домой.
Как бы домой, так сказать.
– Я так скучала по тебе, родненький! – шептала она Борису Петровичу, когда они, уложив спать ошалевшего от счастья Кирюшу, оказались в постели. – Боже, как я тебя люблю…
– А его? – осторожно спросил Борис Петрович, когда они немножко утолили страсть.
– Тоже, – вздохнула она.
– Почему?
– Он хороший. Он меня любит. И потом, он же отец моей дочери!
Что тут скажешь? Как возразишь? Все – правда.
Евгению Николаевичу она говорила примерно то же самое: что с Борисом Петровичем они со второго курса института, таким стажем отношений – прекрасных отношений! – не бросаются. «И потом, он же отец моего сына».
Лет через двадцать ее сын Кирюша сделал предложение одной хорошей девушке. Она согласилась. Он сказал, что хочет ее познакомить с папой.
– А с мамой? – спросила она.
– С мамой тоже, конечно, обязательно. Но не сейчас. Не раньше чем через месяц.
– А что случилось? – девушка чуть встревожилась.
– У мамы вторая семья. В Питере.
– Другая семья? – уточнила девушка. – Они с твоим отцом развелись?
– Не другая, а вторая! – объяснил Кирюша. – Еще одна! С ребенком, между прочим. Дочка у нее в Питере.
Девушка полминуты помолчала, укладывая все это в голове, а потом сказала:
– Класс!
– Почему класс?
– Потому что равноправие! Ура! Наконец-то! Понимаешь, раньше только у мужика могла быть «вторая семья», типа еще женщина и ребенок на стороне. А теперь вот так! – она кулаком стукнула Кирюшу по плечу и радостно засмеялась. – У тебя крутая мама, ура! Заранее обожаю! Хочу познакомиться!
– Ты, может быть, хочешь, как она? – растерялся Кирюша.
– Там посмотрим!
20 июля 2018, запись в дневнике
Выдержка и чувство юмора
Молодой человек – ну или сравнительно молодой, не более тридцати пяти лет, – с фотокамерой в руках, с лицом скорее грустным и уж точно серьезным – подходит к девушке, сидящей на скамейке. Дело происходит в Хельсинки, на бульваре, на Эспланаде, около Шведского театра.