– Теперь, услышав твой голос, чувствую себя в тысячу раз лучше. Я думала, ты осталась там, в Булонском лесу.
– Что там случилось?
– Пуля поразила Калипсо…
Слабый стон раздался за стеной. Наоко была крепко привязана к своей лошади, как и я к Тайфуну.
– Она не мучилась, – заверила я подругу, вспомнив дрожавшую на снегу Калипсо. Сердце мое сжалось. – Но как ты меня нашла?
Наоко старалась унять рыдания. Вокруг нас царила совершенная, безмолвная темнота. Мы перешептывались и казалось, что между нами не было стены.
– Орфео предупредил меня.
– Орфео?
– С тех пор, как ты покинула Версаль, мы… подружились. Главный Конюший занят управлением школы и постоянными встречами во Дворце. Я проводила все свое время в обществе Орфео. Мы научились общаться с помощью его грифельной доски и мела. Он водил меня по закоулкам «Гранд Экюри», чтобы я размяла ноги. Играл красивые мелодии на губной гармонике, чтобы утешить: ведь я больше не слышала пения птиц в небе.
Слова Наоко полны той же нежности, которая, сама того не подозревая, жила в уродливом теле Орфео. Меня тоже когда-то тронула его музыка. Она выражала те пронзительные чувства, которые его, лишенный языка рот, не мог высказать.
– Я узнала арии из итальянских опер, – шептала Наоко, оживившись, будто вновь слыша волшебные аккорды. – Монтеверди… Кавалли… Вивальди… Великие симфонии ему удалось воссоздать с помощью крошечного музыкального инструмента!
Эти имена ничего не значили для меня, обывателя, который никогда не был в опере. Но трепет, с каким Наоко говорила об этом, трогал меня.
– Ты знала, что Орфео может сбежать из Гран Экюри через дымоход?
– Именно на крыше я встретила его в первый раз.
– А две недели назад, после твоего отъезда в Версаль, он наблюдал за тем, как швейцарские гвардейцы снимали труп Тристана де Ля Ронсьера со стены Облавы. Останки давно замерзли, и вороны уже не могли его клевать. Однако вместо того чтобы бросить тело в братскую могилу, как это принято, гвардейцы незаметно перенесли его в повозку старьевщика, которая тут же уехала. Охваченный любопытством, Орфео следовал за повозкой несколько километров. Ты же знаешь: он быстр как олень и обладает сверхъестественной силой. Повозка прибыла на перекресток Грифа, в самое сердце Булонского леса. Там, в глубине леса, скрытый от посторонних глаз, в полной секретности, этот старьевщик встретил карету с людьми в масках, которым передал труп. Орфео не смог увидеть больше: приближался рассвет, и ему пришлось вернуться в подвалы Больших Конюшен. Он рассказал об увиденном с помощью доски и мела.
Я задумалась: Орфео нравился мне больше, чем многие из людей. Но все же он был нечистью, оживленной магией Тьмы. Боялся светового дня не меньше, чем вампиры и упыри.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: той мистической каретой, забравшей тело Тристана, была та самая, что прибыла на перекресток Грифов сегодня утром.
– Я сразу подумала, что за этим странным фетишизмом стоят ностальгирующие по заговору Ронсьера, – продолжала Наоко. – Я рассказала об этом Главному Конюшему. Он раздраженно и грубо осадил меня – как умеет это прекрасно делать, – сказав, что заговор раскрыт и что у него полно других забот. Да, забот полон рот, ведь готовится скорое нападение на Даму Чудес. Я уже говорила, Король требует присутствия директора во дворце каждую ночь. Монфокон опытный охотник за упырями и способен оценить ситуацию. Частенько днем он остается спать во дворце, когда стена Облавы закрывается. В результате я была обречена томиться в подвале со своим мрачным предчувствием.
– Твое предчувствие тебя не подвело, Наоко. С помощью колдовства останки Тристана были возвращены к жизни. Я столкнулась с ним на набережной Парижа, прежде чем разбойники схватили меня.
Мы помолчали в темноте, липкой и тяжелой. Воспоминания об объятиях Тристана заставили меня дрожать.
Предсказание вельможи в маске пугало еще больше:
– Я также предвидела твое похищение, – продолжала Наоко. – Пять дней назад, примчавшись в «Гранд Экюри», Монфокон сообщил, что твой след потерялся. Эту информацию он получил от Короля, а тот от Сураджа.
– Я знала, что они переписывались каждую ночь через ворона, – с горечью заметила я. – Сурадж обвинил меня в дезертирстве, не так ли?
– Он просто написал, что ты пожелала продолжить расследование самостоятельно. Главный Конюший был удовлетворен этим объяснением.
Наоко тяжело вздохнула.