Двор Чудес

– Тревога охватила меня. Ведь ты осталась совершенно одна в незнакомом городе, в то время как заговорщики все еще бродили по окрестностям. Что, если с тобой что-то случится? Я попросила Орфео вернуться на перекресток Грифа и попытаться получить информацию. Но каждый вечер лес был пуст… до прошлой ночи, когда карета появилась вновь. К ней навстречу вышли люди, также в масках. Сидя на дереве, Орфео подслушал разговор. Он услышал имя Диана де Гастефриш и сумму в двенадцать золотых слитков в обмен на твою голову. Упоминалось также имя сеньора Серпана — псевдоним человека, заказавшего похищение, который сам должен был приехать за заложником. Сделка должна была состояться утром, через несколько часов. Орфео как раз успел вернуться в Версаль и рассказать, на скорую руку чиркая по доске. Мне некого было предупредить: Главный Конюший проводил во дворце уже и дни. Орфео, несмотря на всю свою добрую волю, физически не выдержал бы солнечных лучей. Оставалось рассчитывать только на саму себя. Мой друг нарушил приказ своего хозяина и выпустил меня, снабдив пистолетом. На рассвете я незаметно оседлала Калипсо и во весь опор помчалась в Булонский лес. Остальное ты знаешь.

Мое сердце разрывалось между благодарностью к Наоко, которая, не колеблясь ни секунды, бросилась мне на помощь, и чувством вины за то, что я втянула ее в ловушку, из которой не было надежды выбраться.

– Ты не должна была, – прошептала я.

– Должна. Ты бы сделала то же самое для меня. То, что делают друзья друг для друга.

Я кивнула, хотя Наоко не видела меня. Прилив горячей благодарности обжигал грудь почти до боли. Я, одинокая охотница, долгое время жила с мыслью, что могу полагаться только на себя в этой жизни. Как же я ошибалась! Дружба может сдвинуть горы! Я сделаю все, чтобы быть достойной Наоко!

– Если бы ты только знала, как мне тебя не хватало…

– Мне тебя тоже, Жанна. Теперь мы вместе, и это счастье. Хотя я представляла нашу встречу в Версале, а не… – Она замешкалась. – … Э-э-э… а где мы вообще находимся?

– Где-то в Париже. Лакримы постоянно мигрируют, переходя из логова в логово.

– Лакримы? Так называют себя люди, похитившие тебя? Почему такое странное название?

– Потому что у них у глаз татуировка в виде слезы… как у Орфео!

Я тут же зажала рот рукой из-за того, что внезапно повысила голос. Но вокруг было по-прежнему тихо: никто не открыл дверь, чтобы посмотреть, что происходит в моей камере.

– Орфео когда-то был Лакрима, – прошептала я. – Или, по крайней мере, его голова принадлежала члену этой банды неаполитанских разбойников.

Пришла обнадеживающая мысль:

– Если Лакримы живут в тайных переходах крепостных стен, то Орфео может ими воспользоваться, чтобы выйти на наш след.

Наоко вздохнула:

– Возможно, голова когда-то принадлежала одному из тех бандитов, только она ничего не помнит, уверяю тебя.

– Он наигрывает оперные арии, как ты говоришь…

– Эти ноты остались не в голове, а в его душе, которая навсегда останется итальянской.

Я понимала: Наоко права. Обманчиво надеяться на помощь Орфея. Умерев, он не только утратил речь, но, вероятно, и всякую память о Лакриме и обычаях банды.

Внезапно я услышала щелчок. Дверь за стеной неожиданно открылась.

– Наоко! – завопила я. – Не трогайте ее!

Словно отвечая мне, дверь моей собственной камеры с грохотом распахнулась. На пороге стоял Джузеппе.

– После всего, что произошло сегодня, ты еще смеешь нам приказывать. Ну и наглость!

– Пощадите мою подругу! Ваша заложница – я!

– Это решать Крестной Матери.

Он схватил меня за руку и вытолкнул из камеры. Наоко ожидала меня на пороге под зорким взглядом бандита. Ей тоже связали руки, как и мне. Длинные царапины проступали на тонком фарфоре ее щек, на лбу выделялся большой синяк. Однако ее аккуратный пучок остался нетронутым: замысловатые заколки надежно фиксировали его.

Разбойники повели нас по незнакомым кулуарам в новый, импровизированный тронный зал. Как и во время первой аудиенции, Равенна восседала в одеянии сицилийской вдовы на кофре с сокровищами, покрытом тигриной шкурой. Злобные стражники выстроились вдоль стен.

– Вот виновницы, Мадрина,[48] – объявил Джузеппе. – Ответственные в смерти Джиджи и Чезаре.

Сицилийка подняла вуаль, чтобы лучше рассмотреть нас темными, густо накрашенными, непроницаемыми глазами.

– Кто из вас стрелял?

– Я, мадам, – смело ответила Наоко, делая шаг вперед.

– Да, она стреляла, только не в ваших людей! – с криком вмешалась я. – В них стреляли люди с другой стороны: приспешники этого сеньора Серпана. Моя подруга не виновна, она не пролила ни капли Лакримы!

Атаманша подняла руку, унизанную золотыми перстнями:

– Taci! Помолчи! Я задала вопрос, чтобы поздравить стрелка. Нужно иметь острый глаз, чтобы так метко прицелиться в тумане.

Мои препирания потухли в горле. Адепт медитации и боевых искусств, Наоко, несмотря на внешность хрупкой куклы, действительно прекрасный стрелок и отличный боец. Я сама наблюдала в «Гранд Экюри» ее отшлифованные рефлексы.