Двор Чудес

Публично униженная, я вынуждена была остаться в стороне, на холоде, с мелкопоместным парижским дворянством, у которых не было ни престижа, ни положения, ни средств приобрести квартиру в Версале. Придворные, проходя мимо, испепеляли меня презрительными взглядами. В мелочных интригах Двора ничто не доставляло бо́льшего удовольствия, чем видеть унижение других. Они принимали мои пунцовые щеки за стыд. Но то были злость и досада от того, что момент исполнения вендетты, а вместе с ним и освобождение Наоко откладывались.

– Мадемуазель де Гастефриш? – раздался голос позади меня.

Я повернулась и увидела человечка в парике на высоченных каблуках, закутанного в норковую шубу. Благородный смертный.

– Нарцисс дю Серай, журналист «Меркюр Галант», – представился он, приглаживая свои напомаженные воском усы. – Ваша первая реакция на королевскую немилость?

Он достал из кармана записную книжку и перьевую ручку, готовясь записать мои слова.

– Мне нечего сказать, – бросила я.

Он раздраженно надулся:

– Ну же, небольшую речь для наших верных читателей. Собираетесь вы скрывать свой позор в монастыре?

Гнев закипел во мне.

– Что за мания по всякому поводу отправлять девушек в монастырь! – накинулась я на журналиста.

– Понятно… – прошептал человечек, царапая что-то в своем блокноте. – А как рассчитываете вернуть расположение Короля? Схватите Даму Чудес? Вы напали на ее след?

– Если вас об этом спросят, скажите, что не знаете.

Я оставила его и присоединилась к хвосту кортежа. Теперь, когда все сливки общества вошли в Лувр, настала очередь мелких дворян, в ранг которых я была низведена.

Я пересекла большой двор дворца, обрамленный вековыми зданиями с сотнями замерзших окон, и направилась к главному входу, возле которого с обеих сторон выстроились около двадцати швейцарских гвардейцев.

Едва перешагнула порог, кровь бросилась в лицо: здесь царило мягкое тепло, поддерживаемое пылающими каминами. Приятная камерная музыка возносилась под высокие расписные потолки. Мелодия гармонично ложилась на аккорды ароматов из огромных ваз, где волшебным образом распускались, невзирая на время года, букеты цветов. Слуги в ливреях поспешили снять с меня накидку и отнести ее в гардеробную.

Знатные дамы вокруг меня сбрасывали свои кейпы и пелерины. Я с удивлением отметила, что все были одеты в желтые или оранжевые платья с золотыми лентами. Их плечи были обнажены, а бюстье украшали вышитые солнечные узоры и драгоценности в форме лучей солнца. Очевидно, темой большого бала было Солнце – эмблема Людовика, который носил маску Аполлона и называл себя именем небесного светила.

Все знали, что Нетленный стремился подчинить себе день, чтобы распространить свою власть на двадцать четыре часа циферблата. К счастью, алхимические опыты, которые он проводил вместе с Экзили, еще не позволили достичь этой одиозной цели. Я не смела представить себе мир, где вампиры царили бы день и ночь! Сегодня Король хотел всем показать, что является единственным, уникальным владыкой ночи.

Эленаис коварно скрыла от меня дресс-код сегодняшнего бала. В сером фланелевом платье, которое она заказала для меня, я выглядела как темное облако на залитом солнцем небосводе.

– Ты, как всегда, делаешь все по-своему, Гастефриш, – раздался голос позади меня. – Как и я!

Я обернулась: Поппи!

Ее наряд тоже выделялся среди толпы: бледно-голубое платье из демократичной ткани, которую она обожала, – денима. Она собрала густые черные волосы в пучок, обернув его лентой из той же ткани. Цвет лица англичанки заметно улучшился с тех пор, как я видела ее в последний раз. Регенеративная сила королевской крови постепенно исцелила ее туберкулезные бронхи и придала здоровый румянец щекам. А может быть, ее согрел бокал вина?

– Должна признаться, что мода и я – несовместимые вещи. Не желаю красоваться на модных страницах в «Меркюр Галан», – пошутила я, приятно удивленная – Поппи впервые заговорила со мной после битвы за «Глоток Короля», когда я предала ее доверие.

– Зато страницы сплетен в «Потен» тебе обеспечены. Я видела, как этот писака приставал к тебе. Настоящий хищник!

Она наклонилась ко мне и прошептала:

– К тому же пока мы болтали, он нарисовался рядом.

Поппи резко повернулась и как бы случайно наткнулась на газетчика, наблюдавшего за нами. Красное вино в бокале англичанки выплеснулось на жабо и блокнот Нарцисса дю Серай.

– Oh my gosh[51], простите! – виновато пискнула Поппи.

Лицо человечка побагровело, слившись с винным пятном на его рубашке. Бранясь на нас, он растворился среди придворных.

– Вуаля! – подмигнула англичанка. – По ту сторону Ла-Манша бульварная пресса тоже наглеет, и это лучший способ справиться с ней.

– Спасибо, Поппи, – прошептала я, тронутая поступком. – Ты… ты больше не злишься на меня?

Она пожала плечами: