Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти

Сталин считал, что его окружают свиньи, дорвавшиеся до кормушки. Вождь всегда чувствовал себя одиноким, несмотря на наличие многочисленной свиты. В прошлом году ему было так скучно в Сочи, что он умолял Енукидзе приехать. В Москве вождь часто просил Анастаса Микояна и Алешу Сванидзе, который был ему как брат, остаться на ночь. Микоян несколько раз ночевал у Сталина, но это не нравилось его жене. «Как она может проверить, что я на самом деле был у Сталина?» – объяснял он подозрительность Ашхен. У Сванидзе подобных проблем с женой не было, поэтому он оставался у Сталина часто.

Катализатором падения Авеля Енукидзе оказалась зацикленность Сталина на раннем этапе своей жизни. Юность и молодость для большевиков являлись примерно тем же, чем для средневековых рыцарей была генеалогия. Енукидзе написал книгу «Наши подпольные типографии на Кавказе». Главный редактор «Правды» Мехлис, которого многие называли хорьком, пометил отдельные места и тут же отправил экземпляр вождю. Замечания, сделанные Сталиным на полях книги, показывают, что он остался очень недоволен трудом старого друга. «Ложь! – читаем мы. – Вранье!.. Полная галиматья!..» Когда Енукидзе написал статью о своей дореволюционной работе в Баку, Сталин раздал ее экземпляры на заседании политбюро с язвительным комментарием: «Ха! Ха! Ха!»

Авель Енукидзе допустил непростительную ошибку. Он не стал лгать и ничего не написал о подвигах вождя, которых не было. Все вполне логично. Заслуга в создании революционного движения в Баку принадлежала Енукидзе, а не Сталину.

«Чем он еще недоволен? – жаловался Енукидзе самым близким друзьям. – Я делаю все, о чем он меня просит, но ему все время мало. Он хочет, чтобы я признал его гением».

Большинство других партийных руководителей были менее гордыми и щепетильными. В 1934 году Лакоба написал книгу, прославлявшую революционную деятельность Иосифа Сталина в Батуми. Лаврентий Берия не желал, чтобы его обошел соперник. Он собрал группу грузинских историков и поставил перед ними задачу – написать издание «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». Нетрудно догадаться, что этот труд тоже был полон похвал в адрес вождя. Книга вышла в том же году. На обложке, конечно, стояла фамилия Берии.

«Моему дорогому и любимому Хозяину, великому Сталину!» – так автор подписал дарственный экземпляр.

* * *

Конечно, Сталин припомнил Енукидзе и его поведение после самоубийства Нади. Николай Ежов раскрыл в Кремле террористическую группу, которой руководил… «дядя» Авель. Каганович был в ярости. «Здесь сильно пахнет гнилью!» – патетически воскликнул он не хуже героев Шекспира. НКВД арестовал 110 сотрудников аппарата Енукидзе, библиотекарей и горничных. Все они обвинялись в терроризме. Сюжеты придуманных Сталиным заговоров всегда отличались злобой и романтизмом. В этот раз была придумана некая графиня, которая хотела убить Сталина, пропитав ядом страницы книги, как Мария Медичи. Двух арестованных приговорили к смертной казни. Остальным повезло, они получили от пяти до десяти лет лагерей.

Как и все, что происходило вокруг Сталина, «Кремлевское дело» оказалось намного сложнее и многограннее, чем могло показаться с первого взгляда. Частично оно было направлено против Енукидзе лично. Частично Сталин хотел очистить Кремль от колеблющихся людей, которые способны ему изменить. Но дело оказалось неким образом связано и со смертью Надежды Аллилуевой. В архиве сохранилось письмо одной служанки на имя Калинина с просьбой о помиловании. Служанка была арестована за то, что сплетничала с подругами о самоубийстве жены вождя. Сталин, конечно, не забыл, что Енукидзе подрывал его авторитет у Нади. Помнил вождь и о том, что Авель первым увидел тело и стал свидетелем непростительной слабости Сталина в первые часы трагического дня.

Авель Енукидзе был снят с высокого поста секретаря ЦИКа. Ему пришлось отправить в газету покаянное письмо. Енукидзе отослали на Северный Кавказ руководить одним из санаториев.

На пленуме ЦК он подвергся яростным атакам Ежова и Берии. Ежевика впервые поднял ставки так высоко. Зиновьев и Каменев несли не только моральную ответственность за убийство Кирова, утверждал он, но и организовали его. Разобравшись с террористами, Ежов набросился на новую жертву. Бедного «дядю» Авеля он обвинил в политической слепоте и потворстве врагам, которое граничит с настоящей уголовщиной. Енукидзе инкриминировалось, что он разрешил контрреволюционерам Зиновьеву, Каменеву и троцкистским террористам свить гнезда в Кремле и плести заговоры с целью убийства Сталина. «Это едва не стоило товарищу Сталину жизни!» – с пеной у рта доказывал Ежевика. По его словам, Енукидзе был самым «типичным представителем развращенных и самодовольных коммунистов, которые строят из себя либеральных господ за счет партии и государства».

Авель Енукидзе защищался, как мог. Он пытался переложить хотя бы часть вины на Ягоду.

– На работу в мой аппарат нельзя устроиться без самой тщательной проверки на благонадежность! – заявил он.