– Неправда! – возразил Генрих Ягода, в огород которого был брошен этот камень.
– Нет, правда! Я больше, чем кто-либо другой, знаю ошибки в работе вашего ведомства. Их вполне можно классифицировать как предательство и двуличие.
На помощь Ягоде пришел Лаврентий Павлович Берия, он намекнул на доброту и щедрость Енукидзе по отношению к провинившимся товарищам:
– Как бы там ни было, но вы давали им деньги. Почему помогали?
– Одну минуту… – ответил Авель Енукидзе и назвал имя старого друга, который сейчас находился в оппозиции. – Я знаю его прошлое и настоящее лучше Берии.
– Нам не хуже, чем вам, известно, чем он сейчас занимается.
– Я не помогал ему лично, – подчеркнул Енукидзе.
– Он активный троцкист… – угрожающе произнес Берия.
– И выслан советскими властями, – вмешался в перепалку сам Сталин.
– Вы поступили неправильно, – бросил с места реплику Анастас Микоян.
Енукидзе был вынужден признаться, что дал другому оппозиционеру немного денег. Свой поступок объяснил тем, что за помощью обратилась жена этого человека.
Остальные бросились добивать павшего товарища.
– Ничего страшного, если она будет голодать! – выкрикнул Серго Орджоникидзе. – Подумаешь, пришла и начала каркать! Тебе-то какое дело, что она голодает?
– Ваше поведение недопустимо! – возмутился нарком Ворошилов. – Вы ведете себя как ребенок.
Ягода понимал, что Енукидзе отчасти прав. В том, что среди сотрудников Ежова возникла террористическая организация, отчасти виноват и он сам.
– Я признаю свою вину, – сказал чекист. – Но я виноват лишь в одном. В том, что вовремя не схватил Енукидзе за горло.
По вопросу наказания Авеля Енукидзе возникли разногласия.
– Должен признаться, что не все заняли правильную позицию в этом деле, но товарищ Сталин сразу почувствовал неладное, – заявил Лазарь Каганович.
Все кончилось тем, что «крыса» Енукидзе был исключен из ЦК и партии – из партии, правда, временно.
Через несколько дней в Кунцеве Сталин, пребывавший в мрачном настроении, неожиданно улыбнулся Марии Сванидзе. «Ты довольна, что мы наказали Авеля?» – поинтересовался он.
Мария была в восторге от того, что эта загноившаяся рана наконец была вылечена. Первого мая Женя и чета Сванидзе приехали в Кунцево на шашлыки. Кроме них и самого Сталина, на даче присутствовал Каганович. Хозяин был мрачнее тучи и молчал. Он немного повеселел, когда женщины начали ссориться. Ему всегда нравилось, когда другие ругались. Кто-то предложил выпить за Надю. «Она сделала меня калекой, – сказал Сталин. – Как она могла застрелиться после того, как осуждала за это же Яшу?»
Царь катается на метро
В самый разгар дела Енукидзе Сталин, Каганович и Орджоникидзе пришли на день рождения любимой няни Светланы, который отмечался на кремлевской квартире. Иосиф Виссарионович подарил имениннице шляпку и шерстяные носки. Он много шутил и ласково кормил Светлану из своей тарелки. Все были полны надежд и оптимизма в связи с открытием Московского метро. Этот советский шедевр с мраморными залами, похожими на дворцовые, был назван в честь своего создателя, Лазаря Кагановича. Железный Лазарь принес десять билетов для Светланы, ее теток и охранников и предложил им прокатиться под землей. Женя и Мария принялись уговаривать Сталина поехать с ними. Неожиданно вождь согласился.
Внезапное изменение планов вызвало, как писала в своем дневнике Мария Сванидзе, большой переполох в свите Сталина и среди его соратников. Они бросились лихорадочно крутить диски телефонов. Через считаные минуты о незапланированной экскурсии знали премьер Молотов и добрая половина политбюро. Все уже расселись по лимузинам, когда примчался Молотов. Он попытался уговорить Сталина отказаться от опрометчивой поездки. Отправляться под землю, пытался втолковать он Сталину, без должной подготовки рискованно. Больше всех боялся Каганович. Он был бледен, как мел. Железный Лазарь предложил было поехать в полночь, когда метро уже закрыто для простых смертных, но Сталин настоял на немедленной поездке.
Три большие машины с партийными руководителями, женщинами, детьми и охранниками выехали из Кремля и направились к ближайшей станции метро. Там все вышли и спустились в тоннели. Они очутились на перроне, но поезда не было. Можно представить, как метался Лазарь Моисеевич и требовал побыстрее подать состав. Простые пассажиры заметили Сталина и начали громко аплодировать и выкрикивать здравицы. Вождь начал хмуриться. Он был недоволен ожиданием. Когда наконец к перрону подъехал поезд, руководители с сопровождающими их лицами под аплодисменты присутствовавших при этом великом событии москвичей подались в вагон и расселись по местам.