Дворец

– Ну, и правда: Москва-матушка всегда чем-то, да удивит!

– Конечно, чтобы девка совсем уж не дурила – такого чуда не бывает. Может, только за морем где…

– Ну, и что же?

– Да вот Петра, царевича, взяла и увела с похорон царских, потом еще и плач подняла – отравили, мол, царя-батюшку. То есть не напрямую, конечно, а понимай так. Но все это не моего ума дело, Матвей Сергеевич, – улыбнулся снова Иван. – А вот что касается порядка в столице и военных дел, тут мы все вот как держим, даже не сомневайся! – молодой Нарышкин приподнял крепко сжатый кулак. Жест его был настолько силен, что Иван покачнулся в седле и вынужден был хвататься другой, не сжимавшей воинственно кулак рукой, за гриву, – Ну, конечно, не то, чтобы все гладко… – смущенно прибавил Нарышкин, восстановив равновесие.

– И что же не гладко? – Артемонов, с насмешливой улыбкой слушавший похвальбу своего воспитанника, и видевший сейчас на месте красивого юноши все того же задиристого и смешливого десятилетнего мальчика, теперь с нетерпеливым любопытством пришпорил коня и дернул узду.

– Да как сказать, и не знаю. Как будто нечисто на Москве, что ли. Знаю, знаю, звучит смешно.

– Да нет, Вань, смеяться пока не стану. Про нечистого только забудь – быстро о себе напомнит. Рассказывай, не тяни.

– Да то-то и оно, Матвей Сергеевич, что ничего такого и не расскажешь, все по мелочи. На душе жутко бывает, а начнешь другому пересказывать – сам себе бабой суеверной кажешься… Ну, хоть со стрельцами: всегда ведь смирные были, царские любимцы, а тут как будто сам черт в них вселился. Говоришь с кем-то из них, а он первые слова вроде слушает, а потом туман в глазах, а за этим туманом огонь вспыхивает… Глупости, конечно, Матвей Сергеевич…

– Глупости! – задумчиво признал Артемонов, но, казалось, только для того, чтобы ободрить юношу.

– Да еще странного много люди видят и рассказывают: кого кикимора на реке зазывала, у кого домовой шалит. И те, главное, люди, от кого таких рассказов ну никак не ждешь – кто сам раньше над таким смеялся. Да и я, грешный, слыхал не раз, как ночью по улице стая несется, кричит, визжит… А голоса и не человеческие, и не собачьи: не пойми, чьи. Одним словом, бесовские! И собаки, это заслышав, не лают, а скулят и в конуру прячутся. А на улицу выйдешь – нет никого, тихо. Или приснилось, думаешь? А, к слову, и сны-то всякие снятся – диву даешься: и откуда такое в голове взялось… Ну, будет. Поехали, Матвей Сергеевич, сестра тебя заждалась, да и все остальные! Много тебе расскажем, да я по дороге и начну.

Матвей Сергеевич замешкался.

– Ну… Ты, Ваня, поезжай, а я немного сверну и с другой стороны в Белокаменную заеду. Ты посмотри на меня: ну куда в таком виде в Кремль! Обоза с вещами дождусь, и завтра уж по-боярски приеду, чтобы вспомнили все Матвея Артемонова.

– Да что ты, Матвей Сергеевич! – растерялся Иван, – Меня без тебя родственники на порог не пустят, а сестра и вовсе прибьет. Как же это…

– Тихо! Ты про правоверного халифа Гаруна Ар-Рашида слыхал?

– Правоверного?..

– То-то же! Молод ты еще, и глуп. Поэтому слушай меня, и не спорь, сделай милость. Скажи, что Матвей Сергеевич, мол, жив-здоров приехал, но из-за срочных государственных дел пока явиться не может. Ну, а семейство мое уж встретьте, как положено. Да… И сделай так, чтобы никто лишний про приезд мой до времени не узнал… особенно Ванька, старый черт. Получится это – сильно ты мне поможешь, Ваня, да и не одному мне. Ну, Иван Кириллович, будь здоров, скоро увидимся!

Артемонов поднял на дыбы коня и с почти неправдоподобной скоростью исчез в ближайшей роще. Пока молодой Нарышкин удивленно смотрел ему вслед, размышляя о том, кого же следует подразумевать под "старым чертом Ванькой", и обиженно качал головой, на дороге, с московской стороны, показались еще два богато одетых всадника. В них Иван узнал своего младшего брата Афанасия, почти детского возраста, и еще одного, также совсем молодого стольника из рода Нарышкиных.

– Афонька! – закричал в бешенстве Иван, подскакав к брату, – Тебе бы, дурачине, только дьячкам перья чинить, а не знатным людям на встречу ездить! Сколько же вас ждать можно!

Афанасий и его спутник, которым сам же Иван Кириллович приказал чуть раньше поотстать, то недоуменно переглядывались, то, испуганно приоткрыв рты, смотрели на новоиспеченного боярина. С его крутым нравом они были знакомы не понаслышке, однако на что прогневался Иван сейчас – понять юные стольники решительно не могли.

– Ну, не долго же вам в стольниках ходить! Поедете вы у меня на посылки, по самым по крымским вестям, а то – в Сибирь! Я вам покажу, как царский род позорить, узнаете у меня…

Окончательно запугав юношей, Иван, по видимости, смягчился, и сказал им строго:

– Придется мне теперь за вас дело делать, помощнички. Оставайтесь здесь, ждите стрелецкий отряд и обоз Матвея Сергеевича. И если хоть одно зернышко с возов упадет – пеняйте на себя!