Дворец для рабов

– Спокойно, командир, не подхвачу, – сказал он, когда Тим непроизвольно дернулся в его сторону. Бывали случаи: нечто находило на бойцов, и тогда они срывали с себя противогазы и вдыхали полной грудью зараженный воздух. Ничем хорошим подобное, разумеется, не заканчивалось: не умерев на месте, люди начинали вести себя еще более неадекватно, больше проводили времени на поверхности, пренебрегали правилами безопасности, а потом лучевая болезнь настигала их и косила очень быстро, превращая в ходячие развалины. – Здесь, если верить счетчику Гейгера, почти норма.

– Береженого бог бережет, – сказал Данька и кивнул на снова потерявшего сознание Родиона: – Макс, давай. Ты справа, я – слева, меньше слов – больше дела.

Тот поднялся, подошел к раненому:

– Прикрой, командир.

Новое пристанище они выбрали не по соседству, а в конце коридора: аккурат возле лестницы. И бежать, и обороняться здесь показалось немного легче, а окно было заколочено намертво.

– Как думаешь, что здесь находилось раньше? – спросил Тим, присаживаясь на пол рядом с Максимом.

Тот пожал плечами, потыкал пальцем в ветвистую трещину, проходящую по стене, и проговорил, не особо задумываясь над вопросом:

– Либо поликлиника, либо школа. Все, способное пригодиться, давно вынесли, а что?

В углу стоял одинокий письменный стол, на нем скопилось достаточно пыли. От нечего делать прогулявшийся к нему Данька нарисовал на столешнице кривую рожицу.

– И припиши: здесь были мы, – посоветовал Максим. – Вот сожрут нас, а потом кто-нибудь из наших придет и поймет, куда делись четыре смелых бойца.

– Здание старое, постройки эдак середины двадцатого века, – заметил Тим, разглядывая когда-то покрытые светлой краской стены, грязный линолеум с рисунком под паркет, потолок, из которого выдрали лампы дневного света.

– Ну, это ты хватил, конечно, – усмехнулся Максим.

– Колодезов говорил, именно такие и сохранились лучше всего. Те, которые конца двадцатого – начала двадцать первого, строились абы как, лишь бы отмахаться от заказчика. На лапу, опять же, давали чиновникам и вообще рубили бабло. То же Жулебино посыпалось бы без всяких бомбардировок. Дома там панельные и не по уму сделанные. А вот сталинки до сих пор выглядят неплохо, и возводили их основательно, на века, а не тяп-ляп.

Максим усмехнулся:

– Знаешь, конечно, плохо так говорить, но я даже рад, что катаклизм произошел. От стольких поганцев разом избавились. Помнишь, служил при складе Авдеев? Подворовывал, гад, крысятничал, еще и пытался на лапу конвою сунуть, когда его брать пришли. Твой дядька его выгнал на фиг. А если бы все спокойно было? Сидел бы этот Авдеев в кабинетике, отращивал пузико, специальный автомобильчик имел бы с мигалочкой и с личным водителем, воровал вагонами, сивуху жрал цистернами и заливал бы, будто печется о народном благе.

– Можно подумать, ты имеешь представление о тех временах, – рассмеялся Данька.

– А мне мамка рассказывала, – ляпнул Максим и тотчас осекся. – Командир, извини.

Тим махнул на него рукой. Он дружил со всеми своими бойцами с детства и не всегда являлся для них командиром. Помнится, лет в десять он очень остро переживал отсутствие нормальной семьи. Дядька был занят практически все время, и Тим оказался предоставлен лишь себе. С тех пор Максим считал неуместным упоминать родителей в присутствии Тима. Прошедшие года для него не имели значения.

Закрытый армейский поселок находился в лесу близ подмосковного Одинцова, на его территории и располагался бункер. Однако нашли приют в нем не только военные, но и одинцовцы, решившие провести погожий денек под сенью деревьев. Им повезло гораздо сильнее, чем столичным жителям. Москву ведь бомбили целенаправленно, а то, что рядом, – авось само прилетит. Потому с радиацией здесь обстояло полегче. И пусть в лесах расплодилось немало всякой жути, но не настолько, чтобы сидеть под землей и трястись от страха.

В бункер попали в основном семейные: как выехали за город с детьми-супругами-собаками, так под землю и спустились, плюс те, кто, как Колодезов, жили на территории закрытого поселка. Благодаря этому в поселении теперь ютились не только люди, но и братья меньшие. Правда, от породистости нынче ничего не осталось: генетические извращения в виде чего-то мелкого и нетрудоспособного вымерли сами, остальные, смешавшись, стали дворнягами, зато выносливыми, плодовитыми и здоровыми, а главное, очень умными – настоящими друзьями человека. Колодезовского Лорда даже волкодлак взять не сумел, не говоря о тварях поменьше или одичавших собаках, которых поселенцы звали не иначе как шакалами.