Дворец для рабов

Тим честно попытался представить, но лишь покачал головой. В поселке кумушки иной раз развлекались, гадая на картах, и то игральных, о чем-то из перечисленного сталкером он слышал, но не видел и, соответственно, описанием проникнуться не мог.

– Не важно. Вряд ли книжонка содержалась в библиотеке, скорее всего, сталкер зашел в какое-нибудь из строений неподалеку: мало ли, кто чем увлекался из тамошних жителей. Немногие уже помнят, но в те времена – на рубеже смены тысячелетий – издавалось много откровенной дряни. Тогда и люди были немного иными: с одной стороны, тянулись ко всему необычному, ранее неведомому, а с другой – ничем серьезно не проникались. Древние культы, книги заклятий, очередное толкование Нострадамуса, зодиакальные прогнозы, переворачивание истории с ног на голову, свидетельства прибытия на Землю инопланетян и мировые заговоры всех мастей, начиная от масонских и заканчивая клубом семи глав самых богатых семей мира. Тогда наши соплеменники умели отгородиться от потоков грязи, откровенной лжи и выдумки, претендующей на величайшую из истин. Большинство учились в нормальных школах и имели представление о физических законах, властвующих в реальности.

– После катаклизма все изменилось, – сказал Тим и добавил: – К сожалению.

– Верно, так и вышло. Что-то ушло, а что-то, наоборот, появилось в нашей жизни. Возникли аномалии и новые виды, поменялись сами законы бытия, а как следствие, исчезла уверенность в незыблемости всего и вся. Пройдет еще лет пятьдесят-сто, и метростроевцев возведут в ранг богов или по меньшей мере древних мастеров, несоизмеримо более мудрых, добрых, идеальных, – хмыкнул Кай. – Впрочем, лукавлю: каких-нибудь полвека явно недостаточно.

– Не думаю, – Тим припомнил «Маяковскую» и поморщился. Впрочем, существовали еще сытая, блистающая яркими огнями Ганза и Полис, в котором он так и не побывал, но уже многое о нем слышал. И где-то в неизвестной дали находился поселок: огороженная территория с множеством хозяйственных и жилых строений, а также бункером, в котором укрылось не так уж и мало людей.

– Я все еще верю в человечество в целом и в отдельных его представителей в частности. Особенно в последних! Потому, собственно, и нахожусь здесь. – Кай снова просунул руку между досок и достал уже два батончика; одним кинул в Тима, второй развернул сам. – Ешь. Что же касается профессора… он прочел книжонку от корки до корки и неожиданно проникся. Да, он являлся человеком старого образования и закалки, но слишком многое потерял. Полагаю, он никогда не верил в бога, однако слишком легко увлекся его антиподом, наконец-то нашел виноватого в разрушении прежнего мира – не правителей держав, затеявших войну, не террористов-фанатиков, завладевших ядерным оружием, или кого бы то ни было еще, устроившего катастрофу, а существо значительно более могущественное.

– И никто не заметил? Не попытался остановить? – не поверил Тим.

– Заметили, разумеется. Сложно не обратить внимания, когда некто начинает проповедовать посреди станции. Однако не придали значения.

– Почему?

– Мало ли, кто и о чем говорит? Свобода слова – право, которое неизменно. Во всяком случае, так утверждалось в те дни, когда я еще жил на «Арбатской». Полис тем и прекрасен, что в личное пространство людей, населяющих его, лезть не принято. И я не шучу ни разу: подобное очень важно. К сожалению, жизнь бок о бок в тесном, неизменном кругу очень часто приводит к бесцеремонности. А бесцеремонность – прямой признак пошлости, склочности, наглости, зависти, склонности к сплетням, навязыванию своих фанаберий окружающим и прочих отвратительнейших пороков, увы, весьма заразных и меняющих к худшему людей, сколь замечательными они бы ни были. Докричаться до профессорского разума пытался виновник всех бед – тот самый юный сталкер. Как ты понимаешь, он не только не преуспел, но едва не стал первой жертвой, принесенной на алтарь черного божества. Казалось бы, на что способен шестидесятилетний мужчина, ослабленный физически, против двадцатилетнего крепкого парня, тренирующегося каждый день? На многое. Слепая убежденность в своей правоте творит чудеса. Фанатики не сомневаются, и в том их истинная сила. Там, где нормальный человек приостановится, дав волю сомнениям, безумец ударит.

– Тот парень остался жив?

– Едва откачали. Два месяца лежал в лазарете, еще три восстанавливался, но оправился в результате, обойдясь без осложнений, вернулся к работе. И лишь потому, что черный жрец не просто прирезал его, а решил медленно выпустить всю кровь до последней капли.

– И что же Полис?