Дворец для рабов

Прихода Немчинова он ждал с каким-то отупелым остервенением. Пусть и не собирался с ним беседовать, но знал: не устоит. Ганзеец всегда мог втянуть его в разговор, вряд ли в этот раз что-то изменится. Тот, впрочем, не спешил появляться. То ли в отместку, то ли потакая овладевшей им апатии, Тим отказывался от еды, подолгу лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, пока его не накрывала зыбкая дрема. Яркие, запоминающиеся видения решили покинуть его именно сейчас.

Станция была по-своему красива, пусть и не так, как кольцевые. Облицованные красным мрамором колонны с продольными выемками, из-за чего они казались двойными, а Тиму и вовсе – знаменами, развевающимися на отсутствующем здесь ветру. По стенам – тоже мрамор с оттенками от светло-розового до серого. Светильники-спирали располагались посреди полукруглого потолка-свода. Посмотреть было на что – сквозь тюремную решетку.

– Все же это судьба, – прозвучал басистый голос, когда Тим уже отчаялся его услышать.

Немчинов подошел к клетке один, без какого-либо сопровождения, достал ключ, отпер большой навесной замок и вошел внутрь. Тим приподнялся на локте, из всех подвластных ему сейчас чувств ярче всего ощущая стыд. Небрит, нечесан, одежда после всех приключений хуже, чем у нищего с «Маяковской», а вокруг – грязь, и отхожее место всего в двух шагах в самом темном углу, да и кто же станет водить заключенного мыться? Осознание своего убожества, сколь смешно подобное ни звучало, осталось единственным, что еще держало на поверхности, не позволяло рухнуть в бездну отчаяния и апатии. Безразличие, безучастность, отрешенное отношение к происходящему отчего-то великолепно сочетались с безысходностью и яростью. Наверное, будь он менее гордым, уже давно кидался бы на стены и выл, словно волкодлак на луну. И тогда все закончилось бы сравнительно быстро: его застрелили бы или забили до смерти.

«Интересно, что он понимает под судьбой? – отрешенно подумал Тим, не испытывая ни малейшего любопытства. – Впрочем, как выражался Женька: лох – это судьба. Действительно, кто же еще мог так оступиться в шаге от освобождения?»

– Кажется, я обречен спасать тебя, – со вздохом заметил Немчинов.

– Да ладно? – Пришлось сесть, отодвинуться к стене, чтобы опереться, – так было удобнее смотреть в хитрющие, смеющиеся глаза с ярко выраженной гетерохромией. Только сейчас подумалось: такой разноцветный взгляд раньше считали верным спутником нечистой силы. Мысль развеселила. Парень даже не сразу ощутил досаду: снова ведь попался, повелся на словесный крючок, ответил, хотя намеревался хранить молчание.

– А разве нет? – усмехнулся Немчинов и присел на корточки рядом, соприкоснулся плечом, вливая живой жар сквозь кожу. Он был горячий, но вряд ли подхватил заразу и теперь страдал от лихорадки, скорее Тим остыл в этом каменном мешке. С такого ракурса смотреть на ганзейца было неудобно, приходилось поворачивать голову. У Немчинова оказался практически идеально правильный профиль – строгий и отстраненный, как у скульптур, выполненных в классическом стиле. Тим видел такие на картинках в книгах. Подбородок выдавался вперед, но не слишком явно. Высокий лоб избороздили морщины, которых раньше не было – наверное, освещение легло неправильно. Под глазами наметились мешки и сизые тени. Личный кошмар Тима, почему-то зовущийся его спасителем, устал и, вероятно, не спал несколько суток. Разыскивал его? Да как бы не так. У ганзейца наверняка нашлись дела и понеотложнее, и поинтереснее, чем искать в темных тоннелях беглеца. – Кто не дал пристрелить тебя, лечил в первый раз?

– Зато во второй пустил ищеек по следу, – огрызнулся Тим. – И не надо говорить, будто беспокоились, что я сгину в вашей подземке, – добавил он.

– Вообще-то именно так и было. А по-твоему, зачем я разослал патрули по всему метро?

– Разозлились на своих подчиненных, давших мне сбежать. Хотя… и последнее наверняка произошло с вашего согласия.

Немчинов невесело хмыкнул.

– А беспорядки на «Комсомольской» тоже устроил я? А подсунул тебе Гнуся? Более отвратительную личность еще поискать.

– Ошибаетесь. По метрополитену у вас каннибалы бродят с черными книгами из человеческой кожи и перевернутыми крестами, а еще мутанты… двухголовые и… которые с когтями.

«И никакой ты не спаситель, – сказал Тим уже про себя. – Благо теперь есть с кем сравнивать…»

Однако следующая реплика Немчинова не позволила парню снова рухнуть в омут самобичевания и упущенных возможностей.

– Теперь ясно… – протянул тот с какой-то странной, неуловимой улыбкой в голосе.

– Да что вам вообще может быть ясно?! – разозлился Тим. – Загнали, как дикого зверя, устроили охоту, а теперь играетесь, как кот с мышонком. Думаете, не догадываюсь, к чему все те беседы, рассказы? Даже экскурсию по Кольцу устроили. Приручали, как могли, потом позволили скрыться, прочувствовать, каково в метрополитене одному, глотнуть воздуха свободы, чтобы сам потом с радостным визгом побежал обратно. А ваши люди, значится, на цепь посадили, с которой вы же меня и спустите.