Дворянин Великого князя

В это мгновенье двое всадников с громким свистом и гиканьем ворвались во двор, заставив ошеломленную толпу на секунду остановиться. Этой секунды было достаточно, чтобы Филипп успел подхватить, тяжело раненного Акима, а Медведев — Картымазова, и когда толпа, опомнившись, бросилась вперед, всадники уже скрылись за воротами.

Куда, болваны!? — заорал Кожух на своих людей. — Назад! На коней! В погоню! Их только пятеро!

Во дворе началась страшная неразбериха, и только тогда из дома, пошатываясь, вышел Алеша с окровавленной головой и разрезанными остатками веревки на запястьях рук.

— Хозяин, — закричал он Кожуху. — Меня ударили! Забрали ключи! Связали… — и, не добежав, упал ничком посреди двора.

— Какая великолепная сцена! — воскликнул Симон Черный и рассмеялся своим беззвучным смехом.

Он по-прежнему невозмутимо сидел в кресле у окна и с большим интересом наблюдал за событиями, развернувшимися внизу.

— Да, это было хорошо задумано, — согласился стоящий рядом Елизар. — И не будь тебя здесь, остроумный план удался бы на славу. Однако мне помнится, ты говорил, что тебе жаль бедную девушку и что не ты был бы человеком, который помешал бы ей бежать…

— Видишь ли, Елизар, если бы в этом деле не участвовал Медведев, о котором мы сегодня так много узнали, я и не подумал бы спасать от гнева князя Семёна прогнившую шкуру этого Кожуха…

Но если сегодняшняя попытка не удастся, Медведев будет и дальше преследовать Кроткого. Он ведь не оставит своих друзей — это ясно. А пока Медведев будет двигаться в глубь Литвы — я поеду к Медведеву. Во-первых, в его отсутствие мне гораздо легче будет пересечь рубеж, а во-вторых — и это главное, — я наконец смогу оказать неоценимую услугу Полуехтову, выручив его сына, если этот Степан еще жив… Великокняжеский дьяк нам очень нужен.

— Тонкое и дальновидное решение, — одобрил Елизар.

Глядя, как слуги Быка уносят в дом бесчувственного Алешу, Симон снова рассмеялся.

— Больше всего меня восхищает этот юный хитрец. Посмотри, как ловко он все проделал и остался при этом вне подозрений Кожуха. Мы с тобой не ошиблись относительно истинных причин его преданности мнимому хозяину. Мальчишка далеко пойдет! У этого Медведева и его друзей верные люди. Я убежден, что не довезти Кожуху пленницы! Но это — не наше дело. И потом, ты ведь знаешь: сильные люди — это моя слабость. Я от всего сердца желаю им победы! Нам нужно было всего лишь придержать здесь Медведева, и мы это сделали. Больше они ничем нам не мешают — не будем же и мы мешать им! Раньше, чем в Гомеле, девушку не вызволить. А мне этого времени вполне достаточно.

Симон взглянул в окно и встал.

— Я убежден, что погоня вернется ни с чем. Куда Кожуху угнаться за такими молодцами. Нам очень не хватает людей, подобных этой тройке.

Но, боюсь, никто из них никогда не пойдет с нами, — с грустью улыбнулся он.

— Ты не прав, Симон. Они служат великому князю, и если на Московском троне воцарится великий князь, который будет служить нам…

— Думаешь, удастся?!

— Отбрось сомнения, Симон! Разве ты забыл небесный знак, под которым родились мы оба?

Ты ведь не хуже меня знаешь астрологию. Мы всего добьемся — ибо людям, рожденным под знаком Быка, принадлежит мир.

Поздним дождливым вечером того же дня в глухом лесу под Рославлем четыре человека, опустив головы, стояли перед свежей могилой.

— Пришлось мне все же, хозяин, вернуть свой долг — теперь мы квиты, — сказал Аким перед смертью и слабо улыбнулся. — Вы поезжайте… Не ждите…

Но они подождали.

Потом молча сели на коней и выехали на Гомельскую дорогу.

Навстречу им промчалась карета, запряженная четверкой лошадей, и хотя они посторонились, давая ей дорогу, она все же окатила их фонтаном грязных брызг.

Никто из четырех всадников не заметил бледного лица, окаймленного седыми волосами, мелькнувшего на секунду в окошке кареты.

Симон Черный ехал к рубежу.

На мягких подушках переднего сиденья легко покачивался маленький узелок с изодранным рубищем нищего и неподвижно лежала, глубоко вминая бархат, красивая тяжелая трость, доверху набитая венгерскими золотыми…

Глава седьмая Dux Teodor de Bela

Над рекой Ипутью висел густой туман.

До восхода солнца оставалось не меньше часа, птицы еще не проснулись, и глухая тишина царила вокруг.

На большом плоском валуне у самой воды сидел человек. Он сидел здесь давно — дорогие, расшитые золотой нитью сапоги на высоких каблуках глубоко увязли в мокром песке; он не замечал промозглой утренней сырости — теплый мохнатый плащ бесполезно свисал за его спиной, покрывая влажный от росы камень; его обнаженная, коротко стриженная голова чуть склонилась, а большие глаза, глубоко спрятанные под высоким лысеющим лбом, смотрели вперед напряженно и внимательно, будто силились разглядеть, что прячется там, за непроглядным туманом, за рекой Ипутью, за непроходимой пущей на том берегу и где-то еще дальше…

Он ощутил, что пальцы его ног закоченели от холода, и, с усилием вытащив глубоко увязшие сапоги, переменил позу. При этом рукав кафтана зацепил рукоять поясного ножа, нож легко выскользнул из ножен и упал в песок.