Дворянская дочь

Бабушка была страшно расстроена после визита управляющего.

— Что же теперь будет со школами и лазаретами? А крестьяне, ведь они же погубят землю, — говорила она. — Кто защитит их от мошенников и спекулянтов?

Меня удивляло, что ее это все еще волнует, и я сказала ей об этом.

— Если твои дети ведут себя, как преступники, разве их меньше любишь? Когда мой народ сошел с ума, разве могу я не страдать и не спрашивать себя, в чем же моя вина? Да, — повторяла она, — мы все виноваты — и государь, и дворянство, и духовенство. Мы не подавали народу правильный пример, не дали ему идеалы гражданства, не подготовили его к войне. Мы ответственны за развал страны.

Мне так не казалось, я считала, что главной причиной сегодняшнего безумия была война.

— Нам тяжело будет искупить вину, — вздохнула бабушка. — Я лишь молю Бога, чтобы он дал мне время...

Бабушка пала духом, здоровье ее пошатнулось, сильно подскочило давление. Доктор, которого позволили мне вызвать, предписал полный покой и постельный режим. Мы с няней и Зинаидой Михайловной по очереди дежурили у постели больной.

Бабушка слегла в постель в начале сентября 1917 года. В эти дни немцы захватили Ригу, и в Петрограде опасались немецкого наступления. В этот критический момент стало известно, что генерал Корнилов идет с войсками на столицу, чтобы восстановить порядок. Контрреволюционеры подняли голову. Большевики снова воспользовались расколом в правительстве, впервые им удалось получить большинство в Петроградском Совете.

В особняке Силомирских новая команда охраны сменила тех солдат, которые позволяли отцу находиться возле больной матери.

Выбранный новыми охранниками начальник был маленький щуплый юнец, который расхаживал по дому с вызывающим видом. Его черные волосы были тщательно приглажены и обильно намазаны брильянтином. Он был столь же придирчив к своим подчиненным, как и к своей внешности: заставлял их слушать лекции о политике, запрещал пить спиртное и требовал не спускать глаз с арестованных. Отцу снова запретили выходить из его комнат. Семену, до сих пор неотлучно находившемуся при отце, велено было прислуживать солдатам. Нашему священнику под страхом смерти запретили приходить к нам.

Бабушке очень недоставало общения со священником. В последнее воскресенье сентября она объявила, что собирается пойти в часовню и поставить свечку святому Владимиру. Мне не удалось отговорить ее. Что касается Зинаиды Михайловны, то она совсем оробела, увидев, что к бабушке вернулась ее властность, и даже не пыталась остановить ее. Мы помогли бабушке одеться. Солдаты пропустили нас, но Федору преградили дорогу. Мы молча прошли через весь дом и, миновав вестибюль, подошли к дверям нашей фамильной часовни. Сначала дежуривший у входа солдат не хотел нас впускать, затем, с беспокойством бросив взгляд на парадную лестницу, он согласился ненадолго пустить нас.

Не успела бабушка зажечь свечу, как в часовню ворвался начальник охраны с пистолетом в руке. Вслед за ним ворвались солдаты с винтовками наперевес. Мне показалось, что они несколько смущены.

— Если вы пришли помолиться, — сказала бабушка, — то извольте снять фуражки и оставить оружие за дверью.

Коротышка-начальник сделал несколько шагов вперед, а за ним в нерешительности приблизились и солдаты.

— Мы предоставили вам и пищу, и кров, а вы в ответ на это преследуете нас и не даете даже прийти священнику. Если вы не уважаете нас, то хотя бы имейте уважение к Божьему храму, — спокойно продолжала бабушка.

— Несешь всякую чушь, старуха! Что он нам — твой божий храм? Да это такая же комната, как и все прочие. Я могу входить в нее с пистолетом и делать все, что хочу. — Начальник охраны выплюнул полный рот семечек на икону святого Владимира.

Зинаида Михайловна перекрестилась.

— Allons-nous en — пойдемте отсюда. — Я взяла бабушку за руку.

Бабушка, застыв, стояла перед иконостасом, с которого взирали строгие лики апостолов.

— Подумайте хоть о своей душе, — произнесла она глубоким, звенящим голосом.

— Замолчи, старуха! — закричал коротышка. — Я здесь командир. Запрещаю с сегодняшнего дня сюда входить, а это все, — он вздернул подбородок и кивнул в сторону иконостаса, — будет уничтожено. Приступайте, ребята!

— Остановитесь! — воскликнула бабушка, увидев, как солдаты в нерешительности подняли приклады.

Те в замешательстве опустили было винтовки, но коротышка закричал:

— Вы что, какой-то старухи испугались? Смотрите, как это делается, — и он разрядил пистолет в икону святого Владимира.

Солдаты подчинились приказу.

Зинаида Михайловна в ужасе закрыла лицо руками. Бабушка все стояла прямо и неподвижно со свечой в руке. Я умоляла ее уйти, но она, казалось, даже не слышала меня. Ее лицо потемнело, и вся она как будто окаменела. Когда солдаты прикладами стали разбивать иконостас, свеча выпала из ее рук, и бабушка со стоном упала к моим ногам. Зинаида Михайловна с пронзительным криком бросилась к ней и опустилась рядом на колени.

Начальник охраны поднял пистолет и хотел ударить ее, но я изо всех сил уцепилась за его руку.