Знакомые коридоры, прежде сверкавшие чистотой, были усеяны бумагами, окурками, повсюду были разбросаны солдатские вещи, и штабелями сложены винтовки.
Нас с Федором отвели в бывшую классную комнату, которая была уже полна такими же, как и мы, людьми, арестованными прямо на улице. Здесь я увидела знакомых из нашего круга, которые с забавными подробностями рассказывали друг другу по-французски о том, как их арестовали. Они приветливо поздоровались со мной. Когда я сказала, что собиралась пойти в банк, кто-то деликатно кашлянул. Княгиня Палицина взяла меня за руку и, усадив на скамейку, мягко объяснила мне, что помимо того, что я повела себя неосмотрительно, выйдя из дому без документов, мне все равно не удалось бы получить деньги в банке.
— Почему бы вам не переехать к нам, дорогая, — предложила она. — У Сержа, — она имела в виду своего мужа, бывшего действительного статского советника, — возникла великолепная идея. Он собирается послать нашего дворецкого в банк за деньгами под видом человека, посланного общим собранием нашей прислуги с просьбой выделить им деньги на их „рабоче-крестьянские нужды“. Таким образом мы надеемся дотянуть до Учредительного собрания. Эти большевики просто авантюристы, нет никакого сомнения, что они долго не продержатся.
Все арестованные разделяли эту уверенность. Я же была слишком молода и серьезна, чтобы судить обо всем с той удивительной легкостью, которая считалась хорошим тоном в нашем кругу при любых обстоятельствах. Поблагодарив княгиню за ее любезное приглашение, я сказала, что мне нужно оставаться дома, по крайней мере, до тех пор, пока я не выясню, что с отцом, О кадетах я из осторожности решила умолчать. К известию об аресте отца все отнеслись довольно серьезно, даже высказывали предположение, не является ли его арест началом террора. Отовсюду я слышала слова участия.
Княгиня Палицина остановила на мне взгляд своих прелестных голубых глаз и сказала:
— Помните, моя дорогая, что вы не одиноки. Мы все gibiers de potence[52]. Если вам будет нужна помощь, обращайтесь к нам. Вы обещаете мне это?
Сказанные с мрачным юмором слова княгини вряд ли могли служить утешением, но я все же была благодарна за ее любезное предложение и почувствовала себя не такой одинокой и беспомощной.
Через час нас с Федором вызвали в другую классную комнату, где за столом сидели большевистский чиновник со стенографисткой.
— Мы могли бы взять такого молодца, как ты, в Красную Армию, — обратился к Федору чиновник.
— Он глухонемой, от него мало толку, — быстро нашлась я, что сказать.
— Как тебя зовут? — крикнул чиновник.
Федор сделал вид, что не слышит. Чиновник схватил пистолет и выстрелил. Пуля просвистела мимо уха Федора, но он даже не шелохнулся.
Затем стали допрашивать меня.
— Есть ли у вас известия от генерала Майского?
— Насколько мне известно, его застрелили при попытке к бегству.
— Получали ли вы письма от Татьяны Николаевны Романовой?
— Нет, не получала.
— Какие у вас отношения с профессором Хольвегом?
— Мы с ним старые друзья, он был моим учителем.
— Когда вы видели его или слышали о нем в последний раз?
— На похоронах моей бабушки.
— Знаете ли вы, что держать сейчас у себя оружие запрещено, и если оно у вас есть, предлагаю вам его сдать.
— Я сестра милосердия, и никакого оружия у меня нет, — смело солгала я.
В конце концов у меня взяли отпечатки пальцев, выдали временный пропуск, который следовало продлевать каждую неделю, и сказали, что я могу идти.
Только тогда, когда я вышла в коридор, мне стало по-настоящему страшно. А если бы меня обыскали и нашли револьвер? И что с Алексеем? Не грозит ли ему теперь опасность из-за знакомства со мной? Может быть, мне пока не следует искать его? Но ведь он и Борис Андреевич были моей единственной надеждой спасти отца. Кроме того, Алексей был для меня последней нитью, связывающей меня с прошлым. Он напоминал мне о том, какой я была — мыслящим, борющимся, ищущим человеком, а не просто „висельником“. Сейчас я нуждалась в его поддержке, как никогда.
Когда я стояла посреди зала, где мы с соученицами когда-то прогуливались парами во время перемен позади нашей классной дамы, мне пришла в голову безумная идея. Я решительно поднялась по грязной лестнице на второй этаж, где находился кабинет председателя Совета народных комиссаров и главы нового Советского государства. По коридору я прошла уже менее уверенно и, увидев открытую дверь, вошла в большую, утопавшую в клубах табачного дыма комнату, где не меньше дюжины секретарш печатали на машинках и разносили бумаги.
— Что вам нужно? Как вы сюда попали? — спросила женщина мужеподобного вида, которая, видимо, была здесь за старшую.
— Я хочу поговорить... с господином Лениным, — проговорила я, сильно волнуясь.
Главная секретарша взглянула на меня так, как могла бы посмотреть первая фрейлина двора Его Императорского Величества на какую-нибудь крестьянскую девушку, желающую увидеть государя.
— Товарищ Ленин занят. Вы по какому вопросу?