Дворянская дочь

— Нет, я должен. Из Петрограда я отправился вверх по Неве, чтобы через наши связи в деревне достать продукты и моторную лодку, — он говорил шепотом. — На обратном пути на нас напали речные пираты. Семен и я, ограбленные и голые остались на берегу. Красные мобилизовали нас рыть окопы на Архангельском фронте. Спасли нас американцы. Мы чуть-чуть разминулись с бароном Нейссеном. Я слышал, что вы все еще были на даче, спрашивали обо мне. Я был обморожен, потерял три пальца, всю зиму пролежал в госпитале в Архангельске Весной, на британском корабле мы обошли Европу и высадились в Новороссийске. Меня приветствовали как героя Кронштадта. Попытку спасти князя Силомирского называли одним из самых значительных подвигов антибольшевистского Сопротивления, — он замолк, переводя дыхание, потом продолжил телеграфным слогом. — Сражался за освобождение Крыма. Здесь высадился в июле. Подхватил сыпной тиф. Вышел из строя. Был забыт. Это неважно. Теперь я могу умереть в мире.

— Вы не умрете, Борис Андреевич! Я заберу вас отсюда, хороший уход...

— Никто не вышел отсюда, кроме как в похоронную яму, Татьяна Петровна. Да это и не самый плохой путь уйти. Бывает хуже, гораздо хуже...

Я поняла, что если так трудно было навестить больного в изоляторе, то забрать его оттуда просто невозможно.

— Вы уйдете не в похоронную яму, Борис Андреевич. Я обещаю вам, по крайней мере, хоть это. Вам будут оказаны все воинские почести, как они были оказаны моему отцу.

Борис Андреевич слабо улыбнулся.

— А пока, — продолжала я, — я могу приносить вам еду и помогать ухаживать за вами. При хорошем уходе больные тифом выздоравливают.

— Когда они молоды, Татьяна Петровна. Не подвергайте себя опасности, посещая меня снова. Мне нужно совсем немного пищи, и обо мне заботятся как только могут. Смотрите, вот он идет, мой ангел небесный, — он указал на санитара в белом халате который, сияя, приближался к нам.

— Семен! — воскликнула я.

Семен схватил протянутые к нему руки и покрыл их поцелуями.

— Слава тебе, Господи! Какая радость для Его Превосходительства!

— Семен, дорогой! Благослови Бог твое доброе сердце! — я с нежностью смотрела на грубого ангела, посланного всевышним помогать всем забытым героям в эту зловонную палату, и подумала: „Ангелы рождаются не в раю, а в аду“.

Я провела весь день у постели больного, а когда Борис Андреевич уставал, разговаривала с Семеном, вспоминая об отце, воскрешая его в нашей памяти. Вечером Майского стало лихорадить. Палата наполнилась звуками скрипящих кроватей, стонами и бормотанием. Ночью у больных наступал пароксизм, превращая самых тихих больных в бессвязно бормочущих маньяков, чтобы затем на рассвете оставить их неподвижно лежащими, со слабым пульсом.

Я поднялась, пообещав вернуться утром, но задержалась, увидя пристальный взгляд офицера на соседней кровати.

— Это вы, — пробормотал он. — Я не убил вас, какое облегчение!

— Их благородие застрелил сестру Красной армии в горячке боя. Его мучает воспоминание, когда у него жар. Боже, спаси его душу! — объяснил Семен.

— Вы были такая молодая, такая белокурая, совсем девочка, — продолжал офицер. — Вы бегали вверх и вниз по берегу реки. Вы были у меня на прицеле. Я нажал курок... это было так легко! Почему? Я был сам не свой. Но вы живы! Благодарение Богу! — Слезы бежали по его впалым щекам.

— Бог смилостивился, и вы, ваше благородие, можете отдохнуть, — сказал Семен, обтирая лицо офицера.

Дрожа, я быстро вышла из палаты.

Главный врач, мужчина средних лет с головой, коротко остриженной, как у германских офицеров, сказал мне, что забрать больного из изолятора нельзя даже по распоряжению самого Верховного Правителя. (Саркастические замечания об адмирале Колчаке были обычны в лагере Деникина.)

— Однако, раз вы надеваете противотифозный костюм, вы можете снова навестить больного. К несчастью, такие новшества нам не по средствам.

— Наверняка ваши британские союзники могли бы снабдить вас ими!

— Британцы не присылают даже современной военной техники, не говоря уже о медицинском снабжении! Еще есть вопросы?

— Еще один, последний. Какова у вас смертность, доктор?

— 99 процентов. Это чумной барак, а не госпиталь. Надеюсь, мне не нужно напоминать вам принять душ и вымыться зеленым мылом прежде, чем уйти отсюда? До свидания.

Уходя из госпиталя, я думала о белом офицере, оказавшемся убийцей, о Борисе Андреевиче — забытом герое, о Семене, довольном своей мрачной святой службой. Я думала о своей стране, погружающейся в темную эпоху, о человеческой дикости, происходящей от ужасов голода и эпидемий, и усугубляющей их. Я видела, что эта лихорадочная активность на этих провинциальных задворках, как иллюзорный проблеск здоровья на щеках чахоточного больного.