Дворянская дочь

Стефан стоял перед камином лицом к двери, через которую я вошла. На нем была кавалерийская форма, сапоги и портупея. К его мундиру защитного цвета был прикреплен французский Военный крест, а под воротником, расшитым золотым галуном, виднелся крест польского ордена „Виртути милитари“. Он казался еще выше, шире в плечах и сильнее, чем я его помнила, и безусловно намного старше. Его оттопыренные уши были все те же, но они больше не выглядели по-мальчишески комично, потому что его голова, которую когда-то покрывали кудрявые локоны, а позже — шлем из каштановых волос, была теперь наголо обрита. Это придавало его гладкому как у ребенка лицу с пухлыми губами и полными щеками какой-то новый, по-варварски свирепый вид.

Я остановилась у двери и, чинно склонив голову, тихо произнесла:

— Mon cousin[58].

Он слегка поклонился и таким же тихим голосом сказал:

— Ma cousine[59].

Выражение его глаз, пристально смотревших на меня, было мстительным и жестоким.

Графиня Лилина подошла к застекленной двустворчатой двери, отделявшей библиотеку от гостиной:

— Cher prince, ch`ere enfant[60], если позволите, мне нужно заняться кое-какими домашними делами. Я ненадолго вас оставлю.

— Вера Кирилловна, пожалуйста, останьтесь, — сказала я.

— Мы не хотели бы задерживать вас, графиня, — сказал мой кузен.

С видом сожаления моя родственница вышла в столовую, закрыв за собою дверь.

Я сделала несколько шагов в том же направлении, затем — в сторону прихожей, остановилась и с бешено бьющимся сердцем и тусклым взглядом пойманной птицы наконец повернулась лицом к своему ловцу.

Стефан все тем же мрачным, тяжелым взглядом наблюдал за каждым моим движением.

— Неужели на меня теперь действительно так страшно смотреть? — спросил он по-английски, проводя рукой с фамильным перстнем князей Веславских по своей бритой голове.

— Нет, нет... Просто поначалу было немного странно, — ответила я, запинаясь.

Чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног, я обеими руками ухватилась за высокую спинку кресла.

— Это — тиф. Я потерял из-за него столько волос, что остаток пришлось сбрить.

— Да, да, я слышала... Я очень сожалею.

— Судя по твоему виду, это и в самом деле так.

— Смерть твоих родителей...

— Ты уже выразила соболезнование по этому поводу в своей записке. Я проделал весь этот путь сюда из Польши не для того, чтобы обмениваться любезностями.

— Зачем ты приехал? Я ведь просила тебя больше никогда не видеться со мной.

— Я хотел все это услышать из твоих уст. Мне не верилось, что ты можешь так легко, всего несколькими строчками, вычеркнуть меня из своей жизни.

— Это вовсе не легко. — Я наклонила голову над креслом, машинально перебирая пальцами кромку обивки. — Но я думала, так будет легче для тебя, для нас обоих.

— Для тебя определенно было бы легче, если бы меня не обнаружили на Украине наши солдаты. Это избавило бы тебя от неловкости по поводу твоего предательства.

— Какого предательства?! — Я подняла свое пылающее лицо. — Я же думала, что ты погиб!

— Она думала, что я погиб! Ты слышала, что я погиб, и тут же этому поверила. После этого ведь и года не прошло, как ты выскочила замуж. Должно быть, тебе не терпелось поскорее отделаться от меня.

— Неправда! Сначала я в это не поверила. Я отправилась в Таганрог к генералу Деникину. Он прислал мне досье. Я читала свидетельские показания. Я видела фотографии. Меня кидает в дрожь всякий раз, когда я об этом вспоминаю.

К слову сказать, меня и сейчас затрясло как в лихорадке.

Взглянув на обритую голову кузена, я представила ее себе торчащей из-под земли, как в том ужасном видении, вызванном известием о его убийстве, из-за которого я в свое время чуть было не покончила с собой. Я закрыла лицо руками.

— Для меня воспоминание об этом тоже не из лучших, — сказал Стефан, энергично прохаживаясь перед камином. — Но неужели ты действительно подумала, что я позволю заживо похоронить себя? Ты, которая так хорошо меня знаешь? Неужели у тебя не хватило веры и любви? Если бы ты к тому времени еще помнила меня, то не стала бы верить всяким свидетельствам, как не верил им Казимир, как не верила им бабушка, как не верил я сам тому, что тебя убили большевики. Я ведь тоже слышал, что ты погибла, но я прошел всю Россию, чтобы убедиться в этом самому, чтобы сдержать свое обещание, когда ты свое обещание уже нарушила, когда ты уже сбежала с этим профессоришкой, за которого потом выскочила замуж...

— Нет, — оборвала я его. — Я ни с кем не убегала. У меня было воспаление легких, сильнейший жар, я лежала в бреду... Я ждала тебя на даче, я была уверена, что ты приедешь за мной. Я говорила Алексею, что для тебя нет ничего невозможного. А ты... ты и правда, приезжал?

Я изумленно посмотрела на него, вспоминая, как в голодном, полусонном состоянии мне грезилось, что он вот-вот увезет меня прочь на быстрых санях. Однако теперь на его лице не было ничего от робкого обожания, которое привиделось мне тогда; сейчас лицо его было жестким и мстительным. Не в силах выдержать его взгляд, я рухнула в кресло и молча уставилась на огонь.