Дворянская дочь

— Милая моя, прости, я, должно быть, сошел с ума, насильно связав тебя! Я не причинил боли твоим прекрасным ручкам? Позови на помощь, и пусть меня застрелят на месте! — И он опустил свою большую голову мне на колени.

Мне было холодно, но щеки пылали.

— Все хорошо, — прошептала я.

„Почему же ты меня не унес? — подумала я, в то же самое время содрогнувшись при мысли о последствиях похищения.

— Милый, глупый Стиви, ты такой искушенный, и, однако, как легко тебя провести! Какой пугающий вид был у тебя еще минуту назад, и как ты безобиден сейчас, — думала я. — Как ты нелеп и романтичен, как неистов и как нежен! И голос твой столь же красив, как у папы“.

Я гладила его каштановые волосы, забавная бескозырка соскользнула с его головы, лежащей на моих коленях. Волосы его были еще мягче, чем я думала.

— Они по-прежнему вьются? — спросила я.

— Да, к сожалению. Я трачу массу времени, чтобы их распрямить; мочу их и натягиваю сетку на голову каждое утро.

Я продолжала гладить его волосы, лоб, по-детски пухлые щеки. Затем дотронулась до ушей, они были холодны, в то время как щеки горели. Я крепко сжала его голову и мне захотелось покрыть ее поцелуями. Вдруг послышался какой-то шум, и я сказала:

— Теперь ступай. Кажется, няня встала.

— Ты не сердишься? — спросил он. Я покачала головой.

— И ты выйдешь за меня замуж, несмотря ни на что?

Я кивнула.

— А теперь иди, — и я оттолкнула его.

Он встал, забавно надвинув бескозырку на ухо. Затем церемонно снял с меня плащ. Я столь же церемонно протянула ему руку. Но не успел он ее поцеловать, как вбежала няня.

Она хотела было что-то сказать, но я бросилась к ней.

— Молчи... ради Бога... ничего не случилось, совершенно ничего... даю тебе слово, няня, дорогая, ну пожалуйста!

Маленькая женщина оттолкнула меня и осуждающе покачала головой в белом чепце.

— Ну и князь, хорош, нечего сказать! Явиться с визитом к невесте прямо в спальню среди ночи, да еще в таком наряде. — Она насмешливо окинула его взглядом с ног до головы.

— Я знаю, я вел себя глупо, няня... это больше никогда не повторится, клянусь... Прошу тебя, прости, если не ради меня, то ради твоей княжны, — запинаясь проговорил он.

— Ну, это мы еще посмотрим... — „На твое будущее поведение“, читалось в ее строгом взгляде.

Под окном раздался свист.

— Ах, извините, это за мной... мне пора... до свидания. — Стиви выскочил на балкон и в одно мгновение исчез в темноте.

Прижав руки к груди и едва дыша, я напряженно вслушивалась в ночную тишину, пока, наконец, не послышался слабый всплеск весел.

Он в безопасности, подумала я, сняла пеньюар и отдала его няне.

— Завтра я возвращаюсь в город. Вели Дуне уложить мои вещи. А теперь иди спать, милая нянюшка.

Однако няня не собиралась уходить, не поворчав хорошенько. Я прервала ее:

— Пожалуйста, няня, не нужно ничего говорить. Я сама знаю, что можно делать и что нельзя.

Остаток ночи я провела без сна. Вновь и вновь я видела перед собой эту сцену, чувствовала, как сильные руки поднимают меня, словно ребенка, казалось, я вновь ощущаю мягкие шелковистые волосы и горячие щеки. В этих объятиях я забыла и про стыд, и про все на свете. Под внешностью юной весталки таилась душа дикой цыганки, способной убить соперницу, — таилась та самая Таня, которая когда-то безжалостно лишила отца всяких надежд на личное счастье с Дианой. И никакими наказаниями или добрыми делами я не могу укротить это жестокое, дикое и страстное существо, таящееся во мне и насмешливо взирающее на все мои усилия. Если я не обуздаю эту цыганку, она восторжествует. И кем тогда я стану, еще одной чувственной женщиной, полностью зависящей от мужской прихоти? Да Стиви вскоре разлюбил бы меня, будь я такой. Этого ни за что нельзя допустить, и я приготовилась к нелегкой борьбе.

В то время как я была всецело поглощена собой, своей мучительной раздвоенностью, своей любовью, с угрожающей быстротой приближалась война, которую, казалось, никто не ожидал и не желал. Обе враждующие коалиции — Австро-Венгрия и Германия с одной стороны и Сербия, Россия и Франция — с другой — пришли в движение, которое трудно было остановить, когда были заняты определенные позиции и на карту была поставлена „честь нации“. Пришла в движение огромная военная машина, именуемая „оборонительной“, поскольку ни одно государство не считало себя агрессором.

Отец, знавший о неготовности России к войне, исходя из собственного опыта, призывал к выдержке в отношениях с Австрией, за спиной которой стояла грозная Германия. Он считал, что надо наказать Сербию, союзницу России, за убийство эрцгерцога Фердинанда. На экстренном совещании в Красном Селе, состоявшемся 25 июля под председательством государя, где обсуждался вопрос о том, как реагировать на представленный Сербии оскорбительный австрийский ультиматум, отец высказал свое несогласие с решением привести в боевую готовность восемь корпусов русской армии на австрийской границе.