Дворянство Том 1 (СИ)

Слушая в пол-уха энергичные, хотя и малость сбивчивые речи оппонента, Шотан думал, как развернуть дальнейшее полотно событий. Решив, наконец, что следует делать, жандарм просто щелкнул пальцами едва ли не на середине фразы блондина, призывая оруженосцев. Перчатки у графа были очень дорогие, не «варежкой», а с отдельной защитой каждого пальца тонкой кольчугой и стальными чешуйками внахлест, звук получился громким и хлестким.

- Коня, - приказал Шотан. - И копье.

Блондин исподлобья наблюдал за хамским графом. Пехота подошла ближе, не скрывая живейшего любопытства, а юноши, казалось, перестали дышать, ловя каждое мгновение, каждый звук.

- Прошу, - граф доброжелательно и радушно указал на вороного красавца, премиальное животное, которым взял оплату за одно выигранное сражение. Конь был передан вместо золота и стоил того.

- Не понимаю, - выдавил блондин, принимая копье из рук слуги. Настоящее, с граненым наконечником, предназначенным, чтобы «шить» кованую броню.

- Вы утверждаете, что упражнения в пешем строю не оправдывают затраченного времени, - терпеливо напомнил Шотан. - Ибо каждый рыцарь сам по себе идеальный воин, стоящий выше всех и всего.

Один из пехотинцев громко фыркнул, не сдержав смешок, второй сразу же отвесил более молодому коллеге затрещину, напоминая необходимость помнить о сословных различиях.

- Копье вы уже имеете, теперь садитесь на коня и убейте меня.

- Н-но… я не могу… - блондин посерел, что можно было приписать холодному ветерку, хотя граф бы на это не поставил. - Ваше сиятельство.

Юноша замолк и прикусил губу, явно решая для себя непростую дилемму. Тут не нужно было заказывать гороскоп, чтобы понять – граф откровенно провоцирует оппонента, добиваясь настоящего боя, причем в заведомо неравных условиях. Юноша уже, в сущности, проиграл, срази он Шотана, и все согласятся: не велика честь победить пешего. А если наоборот, это позор, не сказать, чтобы несмываемый, но вспоминать будут годами. Но зачем граф вознамерился поставить на это жизнь или как минимум здоровье?

Гюиссон, вот как его зовут, вспомнил Шотан. Герб - что-то цветистое на зеленом фоне, каллиграфически вычурное, как и положено символике малых семей без хорошей родословной. Кажется, это был протеже герцога. Что ж, будет забавно уколоть Вартенслебена.

- Вы находите силы чрезмерно неравными? – улыбнулся Шотан. - Что ж, давайте исправим это. Эй, сюда! - он снова подозвал слуг.

Гюиссон побледнел, затем покраснел, будто вся кровь у него закипела от ярости. Казалось, вот-вот затрещит древко, с такой силой парень сжал копье. Тем временем слуги разоблачили графа, сняв кирасу, оставив защиту рук. Бог знает почему, но сегодня Шотан надел доспех новой работы, однако сделанный по традициям столетней, а то и больше, давности. Руки здесь защищались плотными рукавами, на которые было нашито кольчужное полотно и металлические пластины размером не больше половины ладони. Рукава не крепились к кирасе, а подвязывались широкими ремнями, перекрещивая грудь и проходя под мышками. Такая конструкция обеспечивала замечательную подвижность и посредственную защиту, особенно локтей. Без кирасы Шотан казался похожим на горного демона с гипертрофированно развитыми конечностями.

- Эй, вы, - обратился Шотан к пехотинцам из охраны дворца. Добавил несколько слов на горском диалекте, больше похожем на рычание гиены. Те переглянулись, скривились в недобрых улыбках, один склонил голову и, подойдя, протянул графу алебарду. Шотан взвесил оружие в руке, примеряясь к балансу. Алебарда оказалась хорошей, впрочем, иного от высококлассных наемников ждать и не приходилось. Оружие было нового образца, короче обычного, с небольшим крюком, без четкого разделения на острие и ударную часть. Больше всего оно смахивало на широкий нож с несимметричным клинком, посаженный на шестигранное древко. Отменная вещь, не лучшая в традиционном бою, но весьма удобная для действий малыми отрядами на улицах и в прочей тесноте. Как раз то, что нужно.

- Итак, достойный господин? – поощрительно улыбнулся Шотан, ненавязчиво подчеркивая тоном низкое положение соперника. Это стало последней каплей, Гюиссону окончательно изменили выдержка и здравый смысл. Он буквально взлетел в седло, причем, не выпуская из руки копье, развернул коня и с перекошенным от ярости лицом ударил животное древком по крупу, подгоняя. Прочие молодые люди негромко зашептались, в целом неодобрительно, в то же время с неприкрытым любопытством. Горцы сразу и не чинясь, начали делать ставки. Тот, что помладше, был уверен в победе конника, а вот старший товарищ с характерным шрамом на лице – укол сверху вниз кончаром – цыкал зубами, присматриваясь к чуднОму дворянину с открытым пузом. Наконец, решившись, поставил на графа, не мелочась, серебряную цепь.