Читаем Дворцовая и Сенатская площади, Адмиралтейство, Сенат, Синод. Прогулки по Петербургу полностью

После обсуждения в отделениях Собрания петиция была принята, и под ней поставили свою подпись, по разным оценкам, от 40 до 100 тысяч человек. В петиции описывалось бедственное положение работных людей, их бесправие от произвола чиновников и требовался немедленный созыв Учредительного собрания для благоустройства государства Российского.

Заканчивалась петиция следующими словами: «Вот, Государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к Тебе! Повели и поклянись исполнить их, и Ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя своё запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовёшься на нашу мольбу, — мы умрём здесь, на этой площади, пред Твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем! У нас только два пути: — или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, Государь, любой из них, мы пойдём по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим ее!».


Бастующие рабочие перед воротами Путиповского завода. Январь 1905 г.


За несколько дней до намеченного на утро 9 января шествия с петицией рабочие клялись в том, что они донесут свои жалобы и требования, изложенные в петиции, до самого царя и готовы за это умереть. К Гапону при этом относились почти как к пророку, посланному Господом для облегчения их участи. Вот что говорилось в записке прокурора Петербургской судебной палаты на имя министра юстиции: «Названный священник приобрёл чрезвычайное значение в глазах народа. Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и т. п. Женщины говорят о нём со слезами на глазах. Опираясь на религиозность огромного большинства рабочих, Гапон увлёк всю массу фабричных и ремесленников, так что в настоящее время в движении участвует около 200 000 человек. Использовав именно эту сторону нравственной силы русского простолюдина, Гапон, по выражению одного лица, „дал пощёчину“ революционерам, которые потеряли всякое значение в этих волнениях, издав всего 3 прокламации в незначительном количестве. По приказу о. Гапона рабочие гонят от себя агитаторов и уничтожают листки, слепо идут за своим духовным отцом. При таком направлении образа мыслей толпы она, несомненно, твёрдо и убеждённо верит в правоту своего желания подать челобитную царю и иметь от него ответ, считая, что если преследуют студентов за их пропаганду и демонстрации, то нападение на толпу, идущую к царю с крестом и священником, будет явным доказательством невозможности для подданных царя просить его о своих нуждах» (Красный архив. № 1. Л., 1935).

К сожалению, правящая верхушка, не желавшая никаких изменений в существующем порядке, не осознала всей серьезности ситуации. Тогда, видимо, еще можно было избежать того, что в конечном итоге привело к событиям 1917 г. Ведь шествие предполагалось мирное. Гапон был уверен, что Николай выйдет к народу, примет петицию и поймет необходимость ее удовлетворения. Он рассчитывал взять у царя обещание подписать указ о созыве всенародного Земского собора и полной всеобщей амнистии. Для этого Гапон пришел к министру юстиции Н. В. Муравьеву и просил его уговорить царя принять петицию: «Падите ему в ноги и умоляйте его, ради него самого, принять депутацию, и тогда благодарная Россия занесёт ваше имя в летописи страны» (Гапон Г. А. История моей жизни. М., 1990).

А накануне шествия Гапон направил Николаю II письмо, в котором писал: «Государь, боюсь, что Твои министры не сказали Тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в Тебя, бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить Тебе свои нужды и нужды всего русского народа. Если Ты, колеблясь душой, не покажешься народу и если прольётся неповинная кровь, то порвётся та нравственная связь, которая до сих пор ещё существует между Тобой и Твоим народом. Доверие, которое он питает к Тебе, навсегда исчезнет. Явись же завтра с мужественным сердцем пред Твоим народом и прими с открытой душой нашу смиренную петицию. Я, представитель рабочих, и мои мужественные товарищи ценой своей собственной жизни гарантируем неприкосновенность Твоей особы».

Но в ответ 8 января выписали ордер на арест Гапона. Это не удалось осуществить, поскольку он все время был плотно окружен большим количеством рабочих. Сам же Гапон, видимо, уже подозревал, что царь может не выйти и петицию не принять. В последние дни это понимание уже превратилось у него в уверенность, но остановить начатое — уже не в его власти. Если такое произойдет, говорил Гапон во время своих выступлений, то у нас больше нет царя. Слушавшие его рабочие хором отвечали: «И тогда у нас нет царя!».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Марк Григорьевич Меерович

Скульптура и архитектура