Известно, что шутовство — всегда представление, спектакль. Анна и ее окружение были большими охотниками до шутовских «пьес». Конечно, за этим стояло древнее восприятие шутовства как дурацкой, вывернутой наизнанку традиционной жизни, шутовское воспроизведение которой смешило зрителей до колик, но было порой непонятно иностранцу, человеку другой культуры.
Каждый шут имел в «спектакле» определенную роль. Педрилло не только ездил в Италию за покупками для императрицы, но и разыгрывал свои «постельные пиесы» с большой пользой для себя. Так, современник рассказывал, что однажды Бирон в шутку осведомился у шута, правда ли, что он женат на козе, намекая на редкую уродливость его супруги. Шут радостно отвечал: «Не только правда, но жена моя беременна и должна на днях родить. Смею надеяться, что Ваше высочество будете столь милостивы, что не откажетесь, по русскому обычаю, навестить родильницу и подарить что-нибудь на зубок младенцу». Бирон, смеясь, обещал заглянуть к шуту при случае. Через несколько дней Педрилло объявил Бирону, что коза — его жена — благополучно разрешилась от бремени, и напомнил ему об обещании. Затем Анна, любившая такие шутки, послала всех придворных к роженице. Они увидели в постели шута и настоящую козу, украшенную бантами. Каждый поздравлял «супругов» и клал под подушку червонец «на зубок» новорожденному. Так у шута с козой быстро образовался неплохой капитал.
Но шутки-интермедии Балакирева, густо замешенные на непристойностях, были особенно смешны, они тянулись порой годами. При дворе долго разыгрывался «спектакль» Балакирева, когда тот поставил на кон в карточной игре свою лошадь и стал ее проигрывать по частям. О том, что Балакирев проиграл уже половину скакуна, Анна написала в Москву и просила высших чиновников помочь несчастному отыграть животное. Конечно, генерал-аншефы помогли, а как же иначе!
В шутовские «спектакли» Балакирева втягивались не только придворные и высшие чины государства, но и иерархи Русской православной церкви. Дело в том, что Балакирев стал публично жаловаться на свою жену, которая отказывала ему в супружеских ласках. Этот «казус» стал предметом долгих шутовских разбирательств, а потом Священный синод на своем заседании принял решение о «вступлении в брачное соитие по-прежнему» Балакирева со своей супругой. Пикантность всей ситуации придавал известный всем факт сожительства Бирона с Анной Иоанновной. Почти так же открыто, как при дворе обсуждали беды Балакирева, в обществе говорили, что Бирон с императрицей живут как-то уж очень скучно, «по-немецки, чиновно», и это вызывало насмешку.
Успех одного шута встречался другими в штыки. Периодически вспыхивали непристойные распри и даже драки, и весь двор покатывался со смеху, вспоминая «сражения» этой «войны»… А между тем распри шутов бывали нешуточные — борьба за милость государыни тут шла с не меньшим напряжением, чем в среде придворных и чиновников, с кляузами, подлостями и даже мордобоем. А это и было смешно окружающим… Свары и драки шутов особенно веселили государыню. Г. Р. Державин вспоминал рассказ современника Анны Иоанновны о том, что, выстроив шутов друг за другом, императрица «заставляла их толкаться, что приводило к драке и свалке. Часто заставляли их производить между собою драку, и они таскали друг друга за волосы и царапались дал<е до крови. Государыня и весь ее двор, утешаясь сим зрелищем, помирали со смеху».
Но следует знать, что смешить — грязная работа и довольно мерзкое зрелище. Если бы нам довелось увидеть шутки Балакирева и ему подобных, то ничего, кроме отвращения к этому похабному зрелищу, замешенному на вульгарных шутках и намеках, мы бы не испытали. Люди же прошлого иначе относились к скабрезным словам и грубым выходкам шутов. Психологическая природа шутовства состояла в том, что шут, говоря непристойности, обнажая душу и тело, давал выход психической энергии зрителей, которую держали под спудом строгие, ханжеские нормы тогдашней морали. Как пишет историк Иван Забелин, «на то и существовал в доме дурак, чтобы олицетворять дурацкие, а в сущности, вольные движения жизни».
Императрица Анна была ханжой, строгой блюстительницей общественной морали, но при этом состояла в незаконной связи с женатым Бироном. Отношения эти осуждались верой, законом и народом. Об этом государыня отлично знала из донесений Тайной канцелярии. Поэтому не исключено, что шуты с их непристойностями и скабрезностями, обнажением «низа» позволяли императрице снимать неосознанное напряжение, расслабляться.