Двуглавый орел

Точно так же поляков хлебом не корми, дай подраться с ненавистным московитами, но балканцы их мало заботили. Чешские и славянские полки были ненадежны на большинстве фронтов. Но в Италии все народности сражались если и не превосходно, то, по крайней мере, с энтузиазмом. Сейчас это может звучать немного странно, когда речь идет об энтузиазме в мужчинах, отправляемых на убой.

Но прошу, постарайтесь понять, что мы жили в другом, не столь пытливом мире. Даже в 1916 году те, кто прошел через кадетские корпуса старой монархии, вряд ли могли услышать слово «Италия», чтобы перед глазами не возник образ черного-желтого стяга Австрии, не послышались отголоски рева горнов и марша "Соммакампанья" и мерный топот ботинок на пыльных летних дорогах; Новара и Кустоцца, Мантуя-Пескьера-Верона-Леньяго.

Граф Радецкий, воин бравый,

Из Ломбардии лукавой

Клялся вымести врагов...".

Это была по-прежнему заманчивая перспектива, одна из тех, при которой (вполне естественно) кровавые потери при Мадженто и Сольферино всегда несколько преуменьшались, как и то, что с 1849 года всякая австрийская военная кампания в Италии в конце концов заканчивалась поражением и потерей территории, даже если поле боя оставалось за белыми мундирами.

В те последние дни июля шторм был готов вот-вот разразиться. Отдаленный непрекращающийся гул артиллерии превратился в постоянный устойчивый грохот, от которого дрожал воздух, когда итальянские пушки поливали снарядами наши окопы, от Монте-Саботино вдоль по долине Изонцо до Гёрца, а затем из Монте-Сан-Микеле вокруг западного края плато Карсо к прибрежным болотам Монфальконе.

Вспышки выстрелов, озарявшие ночное небо на западе, превратились в постоянное мерцание перегорающей электрической лампочки. Но для нас на аэродроме Капровидза это было время полнейшего бездействия. Не считая нескольких заявок на фоторазведку обороны противника из штаба армии в Марбурге, эскадрилья Ф19 сидела сложа руки из-за нехватки аэропланов. В последний день месяца штаб Пятой армии прислал запрос на дальнюю бомбардировку железнодорожного узла в Удине, столице провинции Фриули, в надежде — слишком оптимистичной, как всем нам показалось, — перекрыть поступление подкреплений на фронт.

Как только с ремонтной базы в Марбурге вернулся "Бранденбургер", лейтенант Суборич и прапорщик Тельцель со своими лётчиками были спешно определены к ночному вылету. Он вышел неудачным— бомбы упали в чистом поле, не нанеся ущерба. Они потеряли ориентацию— когда же нашли-таки цель, прожектора и зенитный огонь увели их в сторону, так что в конечном счёте жители городка Удине отказались поддаться всеобщей панике и бежать топиться в речке, как лемминги.

Один лишь Суборич сумел вернуться и написать рапорт. Тельцель и его пилот не вернулись и были объявлены пропавшими без вести, пребывая в этом статусе (как я узнал спустя много лет) до 1928 года, когда лесорубы обнаружили обломки аэроплана и груду костей в глуши соснового бора на холмах к северу от Кормонса.

Что касается меня, то, лишившись аэроплана, я оказался предоставлен самому себе и должен был как-то убивать время. Уверяю вас, на аэродроме Капровидза летом 1916 года это было нелегкой задачей. На летном поле еще в прошлом году растили ячмень, а теперь приспособили для полетов военной авиации, просто полдня погоняв по нему туда-сюда пехотный батальон, чтобы сравнять основные рытвины и ухабы. Бытовых удобств не было никаких, даже приличной столовой.

Единственной роскошью по сравнению с эскадрильей 19 в Хайденшафте было то, что мы находились на берегах Виппако. Вообще-то летом река обмелела, но в августовскую жару и пыль приятно иметь возможность искупаться, пусть даже вода едва доходит до колен. Должен сказать, я особенно этому радовался, поскольку мне приходилось носить флотский темно-синий саржевый китель — мой серо-зеленый летний мундир потеряла почта по пути из Каттаро.

Но в военное время офицер не может купаться более двух раз за день, а в моей палатке царила невыносимая жара, да ещё вскоре закончились книги для чтения; так что, когда я не был занят дежурством или заполнением бесчисленных бланков Краличека, у меня не оставалось иного выбора, кроме как исследовать окрестности. По правде говоря, в непосредственной близости к Хайденшафту исследовать было особенно нечего. До войны эта часть мироздания — графство Гёрц и Градишка, если величать её официально — оставалась малоизвестным и редко посещаемым местом: странный уголок Европы, где встретились и отчасти перемешались тевтонский, латинский и славянский миры.